Томек и таинственное путешествие

Но вот уже последняя собака спущена с поводка. Лай своры постепенно удалялся. Только через полчаса быстрого бега расстояние между собаками и охотниками стало уменьшаться. Бег по таежной чаще утомил как хищника, так и его преследователей. Охотники пробирались через кусты, перескакивали через поваленные стволы деревьев и выстрелами придавали собакам смелости.

По лицам участников погони ручьями стекал пот. Но несмотря на то что охотники уже теряли силы, они все равно ускоряли бег, потому что грозный рев отчаянно защищавшегося тигра заглушал лай и завывание собак.

Наконец охотники настигли хищника. Опершись задом о поросшую мохом кучу бурелома, тигр острыми клыками или лапой то и дело пытался достать одного из наседавших псов. Собаки выглядели столь же дико, как и загнанный зверь. Они нападали на него то с боков, то спереди. Их темная, как у волков, шерсть взъерошилась и взлохматилась. Ослепленные охотничьей страстью, псы не обращали внимания на полученные раны. Глаза собак горели кровавым огнем. Отскакивая от внезапного удара лап тигра, они поджимали длинные пушистые хвосты, но тут же, напрягаясь всем телом, готовились к новому прыжку, обнажая острые клыки в широко раскрытых пастях.

Завидев охотников, собаки еще азартнее бросились на тигра. Нучи с сыновьями быстро взяли опасную ситуацию под контроль. Их громкие окрики-приказания заставили собак собраться только с одной стороны, тогда как с другой вперед двинулись звероловы.

Тигр отчаянно защищался. Густая шерсть на его загривке взъерошилась. Но вот одна из собак подскочила к нему сбоку; тигр немедленно замахнулся лапой. Воспользовавшись этим, Томек молниеносно набросил на поднятую лапу петлю аркана. Свернувшись в клубок, хищник рванул аркан, и тогда один из сыновей Нучи поймал в петлю его заднюю лапу. Через минуту Вильмовский тем же способом захватил вторую переднюю лапу. Тигр пытался перегрызть веревку, но позади его очутился Смуга; он набросил свою кожаную куртку на голову тигра. Вскоре покоренный хищник лежал на земле со связанными лапами.

Нучи остановился над ним и важно произнес:

— Ты мудрый, амба, ты понимаешь, ты можешь долго жить. Наша не убивает! Наша кормит и учит. Твой брат тоже быть у нас. Он тебе скажет, что наша говорит правду.

Слушая речь старого охотника, звероловы тщательно скрывали улыбки. Следопыт, как и большинство нанайцев, живших по примитивным порядкам, был анимистом, то есть верил, что все окружающие его вещи живут, обладают собственной душой. Он с одинаковой важностью обращался со словами к зверю, к колючему кусту терновника, к дереву, которое собирался срубить на топливо, или к своей берданке, когда снаряжал ее перед охотой.

— Ты уже не будешь страдать, — продолжал Нучи, набрасывая петлю на пасть тигра. — Наша понесет тебя в лагерь. Наша даст тебе есть. Твоя это понимает, твоя — умница.

— Неужели ты и в самом деле думаешь, что тигр понимает твою речь? — спросил Томек.

— Амба такой же человек, как наша с тобой, — ответил Нучи, жестом руки требуя от сыновей, чтобы они поспешили с просовыванием длинной жерди между связанными лапами тигра.

Звероловы, время от времени сменяясь, несли на плечах молодого тигра, весившего не меньше сотни килограммов. Старый нанаец шел рядом, продолжая оправдываться перед тигром и объясняя ему, почему он должен был лишить его свободы.

III

Встреча с тигрицей

Звездное небо искрилось над бескрайней тайгой. Стоял теплый, безветренный вечер. В лагере звероловов горело несколько костров.

Еще до сумерек боцман забился в свою палатку. Он даже не снял защитной сетки. Окутав голову марлей, моряк сидел у дымокура, то есть у треножника, где на проволочной жаровне горели кедровые шишки, от которых валил густой дым. Из глаз боцмана, раздраженных едким дымом, ручьями текли слезы, он ужасно потел, но с усердием римской весталки[20] подбрасывал шишки в огонь, чтобы тот не погас. Боцман заявил, что предпочитает скорее утонуть в собственных слезах, чем отдать себя на съедение проклятому гнусу. Поэтому он в одиночестве сидел в наполненной дымом палатке и из плоской бутылки глоток за глотком пил свой любимый ром.

Томек сидел в сторонке под деревом. Из-под полуприкрытых век он смотрел на лагерь, совсем не обращая внимания на тучи гнуса, бешено вертевшиеся в неподвижном, влажном воздухе. И лошади, и собаки жались к дымящим кострам; их пугал жалобный вой тигрицы, время от времени доносившийся из глубины тайги.

Неспокойно себя вели и тигры, запертые в клетках. Они поминутно бились о решетки, отделявшие их от свободы. Томек прислушивался к гневному рычанию тигров и одновременно наблюдал за отдыхающими друзьями. Вильмовский о чем-то беседовал с сыновьями Нучи, Смуга занялся перевязкой псов, раненных во время охоты, а Павлов, заткнув уши ватой, уселся рядом с неотступным Удаджалаком у костра, как можно дальше от клеток с разъяренными тиграми. Нучи ни на шаг не отходил от четвероногих пленников. Он пытался успокоить их словами.