Томление

Все были согласны. Влюбленные бросились друг другу в объятия. Ирья тоже улыбалась, но глаза ее потемнели от горечи и одиночества. Несмотря на это, она все равно радовалась вместе со всеми.

Тенгель встал и поднялся к себе в спальню.

— Надо скорее справить свадьбу, — сказал он на прощание.

Силье последовала за ним. Она с трудом поднималась вверх по лестнице.

Он подождал ее, чтобы помочь.

— Может, нам перебраться в комнату на первом этаже, Силье? Тогда не нужно будет подниматься по лестнице.

— Нет, мне будет больно сознавать свое поражение. И потом, когда мне станет лучше, снова придется перебираться наверх.

— Ты права, — поддержал он ее, стараясь говорить как можно естественнее.

— Подумать только, Тенгель, — сказала ему она, опускаясь на край постели, — у нас скоро будет праправнук, а значит, на наших глазах живут семь поколений!

— Разве это так?

— Конечно же, я еще застала мать моей бабушки. Значит, уже есть три поколения. Я сама принадлежу к четвертому. И после меня — уже три поколения потомков. Дети, внуки и дети внуков.

— Да, ты права. Какая же долгая жизнь. Тогда и я поведаю тебе кое о чем. На моих глазах прошли целых восемь поколений! Ибо я успел увидеть бабушку моей бабушки! Это была поистине старая ведьма. Ты ведь знаешь, что те, кого затронуло проклятие в роду Людей Льда, доживали до весьма преклонных лет. Но зато я никогда не видел собственной матери.

Затем он уложил Силье в постель, дал ей отвара из трав, чтобы она уснула. Сам он стоял и молча смотрел на спящую жену. Сердце в его груди ощущалось как свинец.

«Я могу помочь другим, — думал он. — И я помог сотням людей, а может, тысячам. Но той, которую я люблю больше жизни, я не могу помочь ничем, совершенно ничем. Когда она умрет, я не проживу без нее».

В аллее шумели липы, он видел их из окна. Липа Силье начала увядать. Аре знает об этом, и Тарье заметил это вчера. Я просил их молчать.

Тенгель тяжело вздохнул. Я знаю, что это за болезнь. Скоро придется ампутировать ногу до колена, чтобы гангрена не распространилась выше. У меня нет никакого лекарства для Силье. Только мои руки еще приносят ей облегчение, но потом и они будут помогать лишь на некоторое время в течение дня. И скоро наступить тот час, когда даже сильные лекарства не смогут унять боль в ноге.

Какой же несправедливой представляется иногда жизнь!

Силье заметила, что на самом деле Лив и Даг желали иного будущего для своего единственного сына, хотя, разумеется, они всегда хорошо относились к Сунниве. Но дело было даже не в том, что юноше следовало бы учиться: нет, он был землевладельцем и готовил себя к этому будущему. А кроме того, он был бароном, и это обязывало. Родители Таральда вовсе не слыли снобами, — нет, они просто сомневались в том, что Суннива сумеет быть достойной хозяйкой в Гростенсхольме.

Итак, как бы там ни было, но Силье обратила внимание на их недовольство. И потому она встала на сторону Суннивы, несмотря на то, что сама была в общем-то согласна с Лив и Дагом. Ей было жаль эту одинокую девушку. И ей хотелось показать Сунниве, что ее здесь любят. Ей ведь никогда не доставало уверенности в этом.

Силье вела себя особенно ласково с Суннивой все это время, после того как семейный гнев обрушился на головы молодых влюбленных.

Таральд справлялся со своими проблемами самостоятельно. Его не надо было особенно жалеть.

Родственники решили, что следует ограничиться скромной, тихой свадьбой в кругу самых близких. Однако Суннива жаждала пригласить множество гостей. И после известных сомнений и колебаний все вновь решили уступить ей.

Конечно же, не забыли пригласить и Ирью, хотя она вежливо отказалась, сославшись на то, что ей нужно помочь по дому в Эйкебю.

— Я хорошо понимаю тебя, — сказала ей на это Силье, когда Ирья в очередной раз пришла позаботиться о ней.

— Да, госпожа Силье, что же поделать, вы знаете, каково мне теперь.

— Да. Но я ничего тебе не скажу.

— Спасибо вам! Однажды я подумала, что преодолела в себе это чувство — когда они говорили о предполагаемом ребенке. Но после этого стало только хуже. Когда он смотрит на меня своими темными глазами и улыбается мне так, словно я для него что-то значу, то сердце у меня замирает от счастья.

— Да, все это было мне знакомо в юные годы, — улыбнулась Силье. — Когда я была безнадежно влюблена в Тенгеля.

— Так что вы понимаете, что мне вовсе не пристало сидеть и лить слезы на свадьбе у молодых. Я знаю, что он никогда не видел во мне будущую свою жену, но ведь сердце такое глупое…

— Ты права, девочка, — похлопала Силье ее по плечу. — Сердце редко слушается голоса разума, так уж оно устроено!

— Баронесса Мейден попросила меня быть с Суннивой как можно чаще во время ее беременности, — устало продолжала Ирья. — Я, конечно же, согласилась, ведь мы с Суннивой и Таральдом всегда были хорошими друзьями. Но мне страшно за себя, мое бедное сердце не выдержит этого. Подумайте только, а вдруг я расплачусь?

Силье никак не ожидала, что «баронесса Мейден» — это ее собственная дочь Лив.

— Если тебе будет слишком тяжело, то сошлись на меня. Скажи им, что я нуждаюсь в твоей помощи.