Нет — даже не от одной стиральной машины, а от целого ряда асинхронно работающих машин.
Свет пульсировал с низким хлюпающим звуком.
Я не хочу туда идти.
Чувствовался запах. Даже запах, подумал Гарденер, был слегка мыльный, со слабым намеком, на прогорклость. Старое мыло. Затвердевшее мыло.
Но это не стадо стиральных машин. Это звучит, как живое. Это не телепаты-машинистки, и не Новые и Улучшенные нагреватели воды, это что-то живое, и я не хочу входить туда.
Но он собрался. И, в конце концов, разве он не избежал смерти, чтобы посмотреть, что внутри сарая Бобби, и поймать Томминокеров на их странных маленьких скамейках. Он полагал, что так оно и было.
Гард зашел за дальнюю стену сарая. Там, вися на ржавом гвозде под навесом крыши, был ключ. Он дотянулся до него дрожащей рукой и снял его. Он попытался сглотнуть. Вначале у него не получалось. Ему показалось, что его горло заложено сухой теплой фланелью.
Выпить. Совсем чуть-чуть. Я войду в дом, достаточно большой, чтобы раздобыть немного коньяка с содовой. И тогда я буду готов.
Прекрасно. Это звучало великолепно. Кроме того, что он не собирался это делать и знал об этом. Период выпивки прошел. Есть время пить, и есть время завязывать. Крепко держа ключ во вспотевшей руке, Гарденер вернулся к двери. Он думал: не хочу идти туда. Не хочу даже думать, что я могу. Потому что я так боюсь…
Хватит. Давай закончим и этот период. Твою Фазу Томминокера.
Он снова огляделся по сторонам, почти надеясь увидеть свет фонарей приближающихся со стороны леса или услышать их голоса.
Но он не услышит их, потому что они разговаривают мыслями.
Ни фонарей. Ни шевеления. Ни треска. Ни песен птиц. Был только один звук звук стиральных машин, звук усиленного, просачивающегося сердцебиения.
Слишшш — слишшш — слишшш…
Гарденер взглянул на зеленый свет, пробивающийся сквозь щели между досками. Он залез в карман, вынул оттуда старые солнцезащитные очки и надел их.
Он очень давно молился последний раз, но теперь он молился. Молитва была краткой, но это была настоящая молитва.
— Боже, прошу тебя, — сказал Джим Гарденер в смутные летние сумерки и вставил ключ в скважину висячего замка.
5
Он ждал вспышки радио в голове, но ничего не произошло. Пока это не случилось, он не замечал, что у него свело живот и посасывало под ложечкой, как у человека в ожидании электрического удара.
Он облизнул губы и повернул ключ.
Звук, еле слышный на фоне низкого, шипящего гула, доносившегося из сарая, — клик!
Дужка, слегка спружинив, отскочила от замка. Он дотронулся до нее рукой, которая, как ему показалось, была налита свинцом. Он снял замок, защелкнул дужку и положил его в левый передний карман, с ключом, все еще торчащим в нем. Он чувствовал себя как во сне. И это был нехороший сон.
Воздух внутри должен был быть нормальным — нет, возможно, не нормальным; возможно, нигде теперь в Хэвене воздух не был действительно нормальным. Но он был тем же, что и воздух снаружи, подумал Гард, потому что в сарае были щели, как в решете. Если существует такая вещь, как чистая биосфера Томминокеров, то это была не она. По крайней мере, он так не думал.
Все равно он по возможности не будет рисковать. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и велел себе считать свои шаги. Три. Ты войдешь внутрь не более, чем на три шага. На всякий случай. Хорошо осмотреться вокруг и затем назад. Очень быстро.
Ты надеешься.
Да, я надеюсь.
Он бросил последний взгляд на тропинку и, ничего не увидев, повернулся к сараю и открыл дверь.
Зеленое сияние, ослепляющее даже сквозь темные очки, вылилось на него, как искаженный солнечный свет.
6
Вначале он не смог ничего разглядеть. Свет был слишком ярким. Он догадывался, что он бывает и ярче при других обстоятельствах, но он никогда не был так близок к нему. Близок? Господи, да он был в нем. Кто-нибудь, стоящий сейчас в стороне от открытой двери, смог бы с большим трудом разглядеть его.
Он вновь прищурил глаза от этой сияющей зелени и сделал шаркающий шаг вперед… затем другой шаг. затем третий. Его руки были вытянуты вперед, как у нащупывающего путь слепого. Да он и был как слепой; черт, у него были даже темные очки.
Шум стал громче.
Слишшш — слишшш — слишшш, доносилось слева. Он повернулся в этом направлении, но не двинулся дальше. Он боялся идти дальше, боялся того, до чего он мог бы дотронуться.
Его глаза стали привыкать. Он стал различать темные контуры в зелени. Скамейка… но на ней нет Томминокеров; она просто придвинута к стене, с дороги. И…
Боже мой, это стиральная машина! Это действительно она!
Точно, это была она, одна из тех старомодных моделей, с выжимающим катком наверху, но не она производила этот удивительный шум. Она также была придвинута к стене. Она находилась в стадии какой-то модификации — кто-то поработал над ней в лучших традициях Томминокеров, но она не работала в данный момент.