Тонкая работа

Но в комнате удушающая жара, и я так измучена и устала, что голова моя тяжелеет и я засыпаю. Когда я открываю глаза, на часах пять пополудни. Кости уже убрали. Вернулся мистер Иббз. Миссис Саксби кормит младенцев, Неженка готовит ужин. Бекон, капуста, картошка и хлеб: мне придвигают тарелку, и я покорно принимаюсь за еду, тщательно отделяя и отодвигая на край тарелки прослойки жира и хлебные корки, как недавно за завтраком выбирала рыбные кости. Потом приносят стаканы.

— Хотите выпить, мисс Лилли? — спрашивает миссис Саксби. — Портеру, хересу?

— Джину? — добавляет Ричард, лукаво поглядывая на меня.

Я выбираю джин. Он горчит, но звук от помешивания, когда серебряная ложка стучит о стекло, мне приятен и действует на меня умиротворяюще.

Так проходит этот день. Так проходят и все остальные дни, следующие за ним. Я рано ложусь — миссис Саксби меня раздевает, платье мое и нижние юбки уносит и запирает, потом запирает меня. Я сплю плохо и каждое утро просыпаюсь разбитая, с одной тревожной мыслью: мне страшно. Сажусь на золоченый стульчик, перебираю мысленно все подробности моего заточения, думаю, как лучше сбежать. Потому что я должна бежать. Я сбегу. Сбегу и найду Сью. Как звали тех, кто ее забрал? Не могу вспомнить. Где тот дом? Я не знаю. Не важно, не важно, все равно я его найду. Хотя сначала доберусь до «Терновника», попрошу у дяди денег — он же по-прежнему уверен, что я ему родня, — а если не даст, тогда буду просить у слуг! Попрошу у миссис Стайлз! Или украду! Стащу книгу из библиотеки, самую ценную, и продам!..

Или нет, не так. Потому что при мысли о «Терновнике» я до сих пор содрогаюсь, и однажды мне приходит в голову, что, в конце концов, и в Лондоне у меня есть знакомые. Мистер Хасс и мистер Хотри. Мистер Хасс, ну, он еще любил смотреть, как я поднимаюсь по лестнице. Смогу ли я довериться ему? Думаю, что смогу, потому что дошла до предела... Мистер Хотри, однако, добрей и приглашал меня к себе, в магазин на Холиуэлл-стрит. Думаю, он мне поможет. Уверена, что поможет. Наверное, эта улица где-нибудь поблизости. Хотя не знаю, карты у меня нет. Но я как-нибудь доберусь. И тогда мистер Хотри мне поможет. Мистер Хотри поможет мне отыскать Сью...

Так размышляю я, а в это время за окном расплывается мутный рассвет, мистер Иббз жарит селедку, сестра его воет, Джентльмен кашляет наверху, а миссис Саксби всхрапывает, ворочается в постели и вздыхает.

Если бы они хоть на минутку забыли обо мне! «Однажды, — говорю я себе каждый раз, когда за моей спиной запирают дверь, — однажды они забудут ее запереть. И тогда я сбегу. Им надоест все время меня сторожить». Но нет, они не забывают. Я жалуюсь на духоту, на спертый воздух. Жалуюсь на усиливающуюся жару. Чаще, чем надо, прошусь в туалет: потому что он находится в дальнем конце темного и грязного прохода, на задворках дома, там я изредка вижу небо над головой. Я знаю, что для меня это единственный путь выбраться на свободу, только бы случай удобный подвернулся, но пока все никак не получается: каждый раз Неженка доводит меня до места и ждет снаружи. Однажды я делаю попытку сбежать, но она быстро догоняет меня и приводит обратно, миссис Саксби бьет ее за то, что чуть меня не упустила.

Ричард ведет меня наверх и тоже бьет.

— Прошу прощения, — говорит он при этом. — Но вы же знаете, сколько сил мы на это положили. От вас требуется одно: дождаться адвоката. Вы ведь терпеливая, сами говорили. Так послушайте, что вам говорят, и потерпите.

От удара у меня на теле синяк. С каждым днем он понемногу светлеет, я смотрю на него и думаю: «Прежде чем этот синяк исчезнет, я убегу!»

Я размышляю так часами. Сижу на кухне, в тени абажура, и думаю: «Может быть, они обо мне забудут».

Порой и правда кажется, что забыли: дом живет своей обычной жизнью, Неженка и Джон целуются или ругаются, детишки пищат, мужчины играют в карты или в кости. Время от времени заглядывают посторонние мужчины — или мальчишки, или, что бывает редко, женщины и девочки, — приносят краденое мистеру Иббзу, чтобы тот перепродал. Они притаскивают какие-то удивительные вещи — аляповатые, безвкусные, — по мне, все это нищенский улов: шляпки, платочки, грошовые украшения, куски кружев, раз даже притащили пук светлых волос, перевитый ленточкой. Бурный поток вещиц: не такой, как в «Терновнике», где все утягивалось на дно тихого омута; не такой, как в известных мне книгах, где всякая вещь имела свое предназначение — стулья, подушки, кровати, портьеры, веревки, трости...

Здесь совсем нет книг. Только жизнь во всем ее диком хаосе. И единственным предназначением всех этих вещей было только одно: на них делали деньги.

И самой главной вещью, на которой можно было сделать очень большие деньги, была я.

— Не озябли, милочка? — спрашивает, бывало, миссис Саксби. — Не проголодались? Ой, какой лоб горячий! Не заболели, часом? Вам нельзя болеть.

Я молчу. Все это я слышу уже не в первый раз. Пускай укутывает меня своими пледами, пускай сидит и растирает мне руки и щеки.