Тонкий голосок безымянного цветка

К утру я понял, что заболел. Врач будет задавать мне дурацкие вопросы, а потом она наклонит голову и будет долго-долго писать что-то в истории болезни. А я буду смотреть на ее рыжие с сединой у корней волосы и ждать приговора. Скорей всего они уложат меня. "Что вы, что вы, это почти как санаторий,.."

Мне не хотелось в "почти как санаторий". Я позвонил Сурену Аршаковичу и попросил у него номер телефона счастливого одинокого бутафора.

Бутафор просыпал в трубку дробненький смешок:

-- Как же, как же, Геннадий Степанович, Сурен Аршакович говорил мне... М-да... А... вы на бильярде играете?

-- Ну, немножко,-- сказал я.

-- Отличненько, отличненько. Вы что сегодня вечером делаете?

-- Да ничего особенного.

-- Пре-екрасно! -- прокукарекал Александр Васильевич.-- Приходите к восьми в Дом кино, в бильярдную. Вы пройдете

-- Да будет вам известно, почтенный Александр Васильевич что я имею честь состоять действительным членом Союза кинематографистов.

Убей меня бог, чтобы я мог объяснить себе, почему вдруг ответил бутафору изысканной старомодной формулой, но она его ни сколько не удивила.

-- Конечно же, конечно же, экую глупость я сморозил! Конечно же, такой известный сценарист -- и вдруг я задаю смешной вопрос! Совсем старик спятил...

Без четверти восемь я уже был в бильярдной.

-- Будете играть? -- с привычным отвращением буркнул маркер.

-- Жду партнера,-- сказал я.

Александр Васильевич появился без пяти восемь. Маленький сухонький, со светлым пушистым венчиком на детски-розовой лысинке. Увидев меня, он затрепетал, просиял, замахал руками, подлетел ко мне и ласково закудахтал:

-- И давно вы ждете, Геннадий Степанович? Ай, яй, яй, ; кажется, опоздал!

-- Да нисколько вы не опоздали,-- сказал я, с трудом сдерживая раздражение. Квохчущая наседка. Впрочем, наседка хоть делом занята.

Тем временем Александр Васильевич уже метнулся к маркер)

-- "Голубчик, а я вам столетничка принес. Алоэ, так сказать. Знаете, как его пить? Может, записать вам?

-- Не надо, Александр Васильевич, мы на столетнике, можно сказать, только и держимся,?-- рассудительно сказал маркер. Отметить вам время?

-- О, спасибо, спасибо, у меня сегодня новый партнер. Вот знакомьтесь, Геннадий Степанович Сеньчаков, наш сценарист известный. Вы в пирамидку играете? -- повернулся он ко мне.

-- Немножко,-- неопределенно пожал я плечами.

-- Вот замечательно, вот славненько как,- ласково запел Александр Васильевич.-- Давайте первую сыграем пробную, на пару бутылочек пива. А потом посмотрим, может, вы старичку форы дадите, может, я вам -пятачок-другой. Тут ведь дело не в интересе. Просто пирамида -- такая игра, где нужна дисциплина. Для того и интерес. Не сядешь ведь, к примеру, за преферанс просто так. Пусть там по доле копеечки, а все тормоз.

Мне захотелось рассмеяться. Вся эта суетящаяся ласковость свелась к двум бутылкам пива, которые бутафор явно намеревался выиграть у меня.

Когда-то я играл сравнительно прилично, по крайней мере по меркам домов отдыха, но бильярд требует самого серьезного к себе отношения, а я брал в руки кий раз-два в год.

Александр Васильевич, не выбирая, взял кий, и по жесту я понял, что он знает здесь все кии на ощупь. Он посмотрел на меня и смущенно сказал:

-- Вы уж простите меня за странности, но вы бы не возражали, если бы я обращался к вам без отчества? А? И был бы вам чрезвычайно признателен, если бы и вы почтили меня просто Сашей.

-- Ради бога, пожалуйста.

-- Вот и отличненько, Геночка! Разбивайте. Нет-нет, вы гость, вам первый удар.

Я всегда бью в левый угол пирамиды, биток отскакивает от короткого и длинного бортов и становится на короткий борт, противоположный пирамиде.

-- Геночка, вы же профессионал! -- страстно застонал от восторга Александр Васильевич. -- Пойдемте лучше в буфет, я сразу куплю вам пиво и не буду позориться.

-- Александр Васильевич, -- сказал я твердо,-- сдается мне, что вы зря стали бутафором.

-- Почему? -- бутафор опустил кий и раскрыл рот. Глаза у него округлились, и он стал похож на старую болонку.

-- Потому что вы изумительный артист.

-- Какой вы умница, -- покатил дробный ласковый смешок Александр Васильевич. -- Я действительно играю. Но только за столом. Вы мне всегда были симпатичны, и вам я откроюсь: кладка у меня ныне не бог весть какая, но отыгрыш, дорогой Геночка, остался. И стариковское терпение. И выиграть у меня нелегко.

У него слегка дрожали руки. Но когда он приготавливался нанести удар, он на какую-то неуловимую долю секунды замирал, и удар получался точным. Должно быть, он заметил мой взгляд, потому что кивнул и сказал:

-- О, это чепуха. В конце войны оказался я в Омске и захаживал в бильярдную. Одноэтажный длинный такой домик, в котором было столов шесть. В память мою врезались всегда топившаяся печка, запотевшие окна и разбухшая тяжелая дверь. На двери были сильные пружины, и она каждый раз смачно бухала в облачках пара. Как будто рвались снаряды.