Внутри почему-то было холодно. Прохлада была особая, подземная, какая бывает, когда в жаркий день спускаешься в подпол за огурцами, и он тут же почувствовал свой потный затылок и что рубашка у него под пиджаком прилипла к спине. И еще здесь было темнее, чем снаружи, причем свет был неприятный, голубоватый, так что Валера задержался у порога и вещи на пол ставить тоже до времени не стал, решил подождать, пока привыкнут глаза. Никакой это был не лифт и уж конечно не подпол, а скорее что-то вроде коридора. Недлинный тамбур, освещенный парой тусклых ламп в железной оплетке. И стояли вдоль стен какие-то стеллажи, пахло пылью; воздух был неживой и старый, как в заброшенном доме, и вообще было как-то очень ясно, что сюда давно уже никто не заходил.
А потом Валера проморгался наконец как следует и выронил зонт, потому что разглядел всё сразу: разложенные в два ряда черные армейские респираторы, полку с химическими фонарями и аптечными ящиками, целый шкаф одинаковых помповых ружей и самое жуткое — шеренгу желтых костюмов радиационной защиты с огромными застекленными головами, похожих на прибитых к стене космонавтов.
Окажись сейчас на Валерином месте двадцатишестилетний лейтенант, он бы сразу вспомнил три десятка компьютерных игр и примерно столько же фильмов. И упрятанный в стену склад только доказал бы ему, что он вскрыл призовой тайник и прошел уровень и что дальше поэтому все наконец повернется в лучшую сторону. Лейтенант, однако, в эту минуту находился в собственном страшном месте, а водителю Майбаха было шестьдесят два, и с 76-го по 78-й он служил в Казахстане, в радиационных войсках. Так что облегчения никакого не испытал, а, напротив, уверился окончательно, что ничего хорошего теперь впереди точно не будет, и впервые задался вопросом, увидит ли еще когда-нибудь жену и внучку.
Он оглянулся и посмотрел на длинную тяжелую машину, которую с трепетом и гордостью водил три с половиной года и которую привык считать убежищем, неуязвимым и безопасным, и ему остро захотелось шагнуть обратно, наружу. Взять и выйти отсюда и вернуться за руль. Просто вернуться, и всё.
Но пока он думал об этом, серая дверь зашипела и закрылась. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 15:51
Вода была теплая и пахла нагретой пластмассой, но все равно очень вкусная. Он и забыл, насколько вкусная бывает вода. Забыл про доктора и хозяйку сеттера, про злющую стерву из Мерседеса и даже про воздух, которого почти не осталось, и просто пил прямо из неудобной пятилитровой бутыли, захлебываясь и обливаясь, пока не затошнило. И только потом подумал, что все же, наверно, смотрели, как он пьет. Все видели — и доктор, и клетчатый Коля, и его заплаканная жена. Подбородок у лейтенанта был мокрый и рубашка спереди тоже была мокрая, потому что пил он неаккуратно и много пролил, и оборачиваться ему теперь не хотелось, чтобы ни с кем не встретиться взглядом.
Его бывший задержанный глядел на него, склонив голову набок, по-родительски нежно.
— Не спеши, лейтенант, — сказал он улыбаясь. — Есть еще. И еда скоро будет. Я с толстухой этой вашей договорился, нормально, прям сюда нам принесут, как в ресторане.
Что-то в нем поменялось, в этом худом человеке, которому он, старлей, разбил вчера лицо и как следует засадил ногой под ребра (вспоминать об этом сейчас было очень неуютно). Все вроде было по-прежнему: синяки на запястьях, раздутая скула, пятна засохшей крови на рубашке и даже стремная эта улыбка. Но почему-то пугал он старлея даже сильнее, чем тогда, у дальней решетки.
— Повернулось-то как все, а? — спросил человек с разбитым лицом. — Это я к чему, старлей, слушай. Не ходи ты никуда. Им же насрать на тебя — и бабе этой, и кто там с ней еще. Они такие же, как твой капитан, для них люди — говно. Ну чего ты им, обязан, что ли? Ты нормальный парень, я тогда еще понял. Ты не такой.
С этими словами он качнулся вперед и обнял лейтенанта за плечо. Лейтенант вздрогнул, но отодвинуться не посмел.
— Они мутят чего-то, точно тебе говорю. Я пока не понял что, но они мутные, я таких знаю. Не надо тебе с ними, старлей, они тебя сольют. Давай, оставайся. Найдем тебе место. Нам такие нужны, а, Большой Змей? Смотри какой парень, настоящий, не как эти. Жизнь мне спас, между прочим.
Темнолицый седой человек, которому была адресована последняя реплика, походил скорее не на индейца из книжки, а на якудза — маленький, напряженный и свирепый, и аргументом этим явно не впечатлился. Стоял, скрестив руки на груди, смотрел в сторону и ничего не ответил. И только приглядевшись, лейтенант узнал в нем водителя желтого Рено с шашечками, потому что и таксист тоже переменился и выглядел как-то иначе. А еще из кармана у таксиста-якудза торчал капитанский «макаров», и это было совсем уже неправильно. Все теперь было неправильно, причем давно, и становилось только хуже, а как поправить это, старлей не знал.
— Им воды бы раздать, — сказал он. — У вас же много. Им ничего не надо же, просто воду, и всё.
Он прижимал к груди бутылку «Черноголовки» и потому говорил тихо, чтобы не услышали за баррикадой.