Тополиная Роща (рассказы)

— Не заступайся за меня, Нурмолды. Он не поверит, что я стрелял вбок, в сторону, что я молился в этой свалке: убереги казахов от пуль туркмен, а туркмен — от пуль казахов. Не поверит, что ты оберегал его дочь, как свою сестру, а я тебе был отцом в земляной норе у чарджуйского бека… такой тесной, что, когда наш третий товарищ умер и его труп стал разбухать, нас притиснуло к стенам… а его блохи и вши бросились на нас. Кежек бил меня на колодце Кос-Кудук. Приди я в Бухару, там станут бить узбеки… Убей меня, яшули, но знай, что ты убил брата!

— Какой ты мне брат?

— Выслушай, темный человек. Слово «туркмен» одними истолковывается как «я тюрк», другими — как происходящее от «тюркман», что означает «племя тюрков», или как происходящее от персидского «тюркманад» — тюркоподобный. Все тюрки — братья, Чары, мы не можем быть разделены на сартов, казахов, якутов, киргизов, дунган, таранчинцев, туркмен…

Чары перебил:

— Но русский Кочетков мне тоже брат.

— Он не понимает твоего языка, Чары.

— Он советский, а советские русские объединили наш разорванный народ: прежде мы жили под Россией[7], жили в эмирате, жили в Хивинском ханстве.

— Э, разве это событие, яшули, если нас ждет великий день объединения: мы изживем наши аульные языки, создадим единый чистый тюркский язык.

Чары издал сдержанный звук, выразивший всю меру его удивления:

— Это как же?.. Разве я успею выучить новый язык? Я стар.

— Твои внуки выучат.

— По-каковски же я стану с ними толковать?

Нурмолды с осторожностью вмешался:

— Яшули, учитель говорит на языке ученых…

Чары вновь издал губами звук, выразивший всю меру его растерянности.

— Извините, молла, — забормотал Чары, — мы всю жизнь в пустыне, люди грубые. — Он достал нож, перерезал ремень, стягивающий руки Рахима. — Хе-хе, разве в такой свалке разберешь, кто палит в воздух, а кто в тебя.

— Дай ему коня, яшули, — попросил Нурмолды.

Рахим взял руку Нурмолды обеими руками, склонил голову. Помолчали.

С Чары Рахим простился, прижав руку к груди.

— Что же ты мне сразу не сказал, что у него мозги набекрень? — прошептал Чары, оглянувшись: они отъезжали.

— Он в здравом уме…

— Опять ты обидно шутишь надо мной!.. Перемешать народы, как альчики в кармане! Несчастный безумец… в тюрьме у бека всякий бы спятил.

Чары завернул коня, догнал Рахима. Обшарил, нашел нож и сунул себе за пояс.

Опять же шепотом, хотя отъехали они далеко, пояснил:

— Моего отца на базаре в Куня-Ургенче укусил такой же вот несчастный…

Рассветало. На подъезде к аулу они догнали одного из подростков, в начале ночи посланных Кежеком в дозор.

— Ты до сих пор торчал на увале? — спросил Нурмолды.

— Я видел туркмен, учитель, но оставался на месте, как велел… — Подросток не решился назвать Кежека при Чары: он со страхом глядел на носатое мрачное, укрытое под тельпеком лицо туркмена.

Нурмолды спросил о Кежеке и Жусупе — среди настигнутых погоней их не было. Парнишка начал было говорить, что не знает ничего о них, смешался, не решаясь дальше лгать учителю, которому вчера глядел в рот.

Нурмолды вмиг вспомнил об овраге за солончаком, где Жусуп дожидался Кежека. Он шепнул Чары:

— Яшули, поезжай к нашим, скажи: Жусуп прячется в оврагах.

На въезде в аул парнишка запричитал:

— Я боюсь, они убьют вас!

Жусуп и Кежек стояли возле юрты Суслика с пиалами айрана в руках.

Эх, парнишка… знал, что здесь Жусуп и Кежек, знал, да не остановил Нурмолды, когда тот отсылал Чары. Да что винить парнишку, для него Чары чужой, а Жусуп свой, хоть и страшен.

Нурмолды сполз с лошади, его шатало, боль в боку не давала дышать.

Полосы теней легли сбоку, Нурмолды оглянулся: позади его стояли Абу, его девяностолетний дед, Сурай, подросток. Подходила мать Абу.

Кежек отдал пиалу Жусупу, пошел на Нурмолды, на ходу доставая маузер. Абу перехватил его руку, крутанул и бросил Кежека оземь.

Нурмолды поднял маузер Кежека, направил на Жусупа.

В хрипе, ругани катались по земле Абу и Кежек, вскрикивала мать Абу. Как ни тягостны были для Нурмолды эти минуты, он не сводил глаз с Жусупа. Стих шум, за спиной Нурмолды своим тихоньким голосом старичок сказал:

— Абу, ныне ты не уступаешь в силе своему отцу.

Жусуп попятился.

— Стой, выстрелю! — прохрипел Нурмолды. — Стой!

Голос ли выдал его, выдала ли нелепо вытянутая дрожащая рука — он через силу держал на весу тяжелый маузер, — но понял Жусуп, что не выстрелит он, что впервые держит оружие. Повернулся, уходя, и вдруг повалился. Все увидели стоявшего на четвереньках Суслика. Вмиг он стянул руки Жусупа арканом, действуя с такой легкостью, будто связывал не своего страшного зятя, а овцу перед стрижкой.

Он встал на ноги. Жена бросилась на него с криком:

— Спятил!..

Он остановил ее тычком в грудь, властно сказал:

— Думала, всю жизнь будете со своим братцем об меня ноги вытирать?

Сроду ничего такого она не слыхала и потому стала истуканом.

13

В школьной юрте Сурай угощала гостей чаем.

— Ты привезешь новые книги, Нурмолды, — сказал дед богатыря Абу, — их уж не сожгут.

Гости замолчали, глядя, как Нурмолды разглаживает на колене зеленый, с треугольником елочки опаленный кусок карты.