Тополиная Роща (рассказы)

Талые воды скатились в овраги, в речку. Обсохли пригорки; низины стали зелены. Жаворонки запели в небе.

Угнали отары валухов и яловых ярок — их перегоняют первыми, быстро, чтобы сохранить пастбища кочевых путей для маток с ягнятами, эти движутся медленно.

Опустела кошара. Бегал воробей по порогу, чирикал.

Даулет, что осматривал углы и клетки, подхватил на руки Куцего, принес к арбе. Арба была завалена частями юрты и пожитками. В задке лежало десятка полтора ягнят послабее. Даулет локтем отодвинул крайних ягнят, положил пса.

Мимо проскакал на пегом коньке брат Даулета, весело закричал, и отара потекла с бугра.

Арбу качало, местами встряхивало, однако Куцый встал на ноги. Отара была не видна псу, она шла впереди арбы, и тем острее волновали Куцего крики чабанов, лай, овечий гомон. Ему казалось, что там, впереди, то и дело происходят заминки, кто-то мешает двигаться отаре. Куцый рычал — получалось хрип и шипение. Ему послышалось, будто Даулет позвал его, он прыгнул с арбы, ударился о землю с жалобным щенячьим визгом.

Медленно двигалась отара — уставали ягнята, — однако не в силах был догнать ее Куцый. Покачивало его на ходу, грудь, и нога, и живот были стянуты шрамами. Подсыхающая кожица лопнула местами при падении с телеги, каждый шаг рождал в трещинах боль.

Заночевал Куцый на склоне отрога. Засыпая, он слышал острые запахи рассыпанных овечьих горошков и оброненных шерстинок, смешанных с запахами земли и трав. Тянуло холодом из долины; сыра была степь, разбухли от влаги луковицы тюльпанов, гусиный лук, весенняя крупка и бурачок, пробили их стрелки прель прошлогодних трав, кинулись они первыми в степи жить свои короткие жизни.

Проснулся Куцый при полном солнце. Выбрался на гребень отрога и увидел под собой на желтой, с зеленым налетом равнине отару и юрту. Юрта была как красная почка.

Увидел Куцый также такое, что вызвало у него сердитое хрипение. Отара одним краем касалась пологого холма, в холме вешние воды промыли глинистую щель; три овцы, две из них с ягнятами, цепочкой проскользнули по щели и оказались за холмом, невидимые ни чабанским псам, ни Даулету.

Куцый поковылял вниз. Компанию он застал в низине. Возглавлял ее Баран-Завидущие-Глаза. На дне низины выделялся травяной узор, похожий на узор кошмы. Эта сочная травка, называемая чабанами «уушоб», была ядовита, и овцы, а за ними и ягнята, щипали ее. Баран не щипал травы — вовсе не потому, что он уже однажды пробовал этой травки и болел, куда там, из его пустой башки ветер выдул память о том происшествии. Баран не щипал травы — он пялился на Куцего: пса он помнил, потому что память о нем хранилась не в голове, а в мясистой части задних ног.

Куцый узнал и приятельниц Барана-Завидущие-Глаза. Место овцы, зарезанной зимой черным волком, заняла знакомая Куцему овца, что приходилась ему вроде как соседкой последний месяц. Это она пялилась на него, а ее белый с черной звездочкой ягненок прыгал через неподвижного пса и пил молоко из его чашки.

Куцый попытался лаем прогнать овец, но вышло хрипение и бульканье — силы в легких не было. Баран было попятился, но все смазал белый ягненок: он подскочил к Куцему и стал у него перед носом. Куцый попытался ударить его головой, но отскочил ягненок, завертелся на расстоянии. Вмиг к нему присоединился второй ягненок, ему тоже хотелось участвовать в игре. Куцый будто не замечал ягнят, он направился к овцам. Те отбежали, впрочем недалеко, пример ягнят подбадривал их. Направлялся Куцый к овцам, но вновь отбегали те и вертелись на расстоянии. Видя, что догнать овцу и потрепать ее Куцый бессилен, к подружкам присоединился баран.

Бараны гибнут сотнями в метель, стихия их как бы парализует, их засыпает снегом, а они стоят, прижавшись друг к другу, и смиренно блеют. Они гибнут в охваченной огнем овчарне — тщетны крики чабана, сбиваются овцы в кучу, ждут будто, когда стены и крыша обрушатся на них. Одна сила способна заставить их двигаться в буране, выгнать их из горящей овчарни — собака. Пуще смерти они должны бояться пастушеской овчарки, это назначение ее.

Куцый умрет, но заставит подчиниться овец!

Баран повернулся задом. В тот же миг вскочил Куцый, бросился. Подвигом были эти двадцать прыжков, подвигом большим, нежели его схватка с могучим черным волком. Каждый прыжок заканчивался такой подсекающей болью, что Куцый проваливался во тьму. Он настиг барана, схватил за ногу. Челюсти его остались сомкнутыми. С криком проволочил баран его, бесчувственного, стряхнул и перемахнул через гряду. В страхе умчались за ним овцы и ягнята. За грядой барана перехватил красный пес и добавил ему, так что баран влетел в отару, сшибая с ног встречных. Хороша наука — да коротка баранья память!

…Очнулся Куцый с клоком бараньей шерсти в пасти. Поплелся тихонько, подошел к отаре и лег. Так лег, чтобы видеть и чабана и отару.

Из желтых пустынь Азии, как из жерла огненной печи, вылетел суховей. Мчал над степью со злым свистом, как большая хищная птица. Остры перья, горячо дыхание.