Тополиная Роща (рассказы)

— Наливай и мне, — сказал парень девушке и достал из-за голенища ложку. — Я нужный здесь человек.

Девушка принесла большую деревянную чашку с мясом, поставила перед ним.

Выкопали траншею под фундамент. По обычаю, желая будущему жилищу изобилия и счастья, каждый бросил в траншею что приготовил. Сыпались в траншею монеты, сахар, куски курта — сухого творога. Нечего было кинуть парню, отступил он было, спрятался за спины. Поймали его руку, быстро вложили в нее острое, горячее, — он не глядел, знал: то серебряная пластинка с узорами, с зеленым, как кошачий глаз, камнем. Спрыгнул он в траншею, положил пластинку в угол, присыпал землей.

Заложили в траншеи камень песчаник, установили опалубку. Не хвастался парень, когда обещался быть нужным: он оказался хорошим каменщиком. Тот мужик, что в поселке считался за каменщика, как увидел работу парня, встал рядом с ним за подмастерье.

Девушка нарядилась: надела веселое ситцевое платье — сборчатая юбка разлеталась в шаге — и долгополую безрукавку из красного плюша. Когда поила работников водой и подала кружку парню, увидел он: серебряный пояс она не сменила.

Замешали раствор, залили фундамент — и конец работе на сегодня.

Расстелили кошму в неубранном дворе. Вновь хлопотала девушка у печки, вновь кипело в котле мясо, сочный дух наполнял двор. Истекал из трубы дым, в неподвижном воздухе повис над девушкой, как ветка дерева. Глядела девушка украдкой на парня, а он на нее во все глаза.

Наелись работники, погомонили и утихли. Отдыхали, слушали, как в кроне, невидимая, воркует горлинка.

Запел парень тихонько:

Под ракитою зеленойБоец раненый лежал.Он к груди своей пронзеннойКрасный орден прижимал…

Мужик-каменщик хлопнул себя ладонями по коленям:

— Гляди-ко!.. Старая песня, только переиначенная. — Подхватил:

…Тут кружился черный ворон,Чуя лакомый кусок.Ты не вейся, черный ворон,

Над моею головой.Ты добычи не дождешься,Черный ворон, я не твой.

Все в застолье, кто знал по-русски, пели, в восторге сливаясь голосами:

Ты слетай-ко, черный ворон,К отцу-матери родной,Передай-ко, черный ворон,Что погиб я, как герой.

Девушка, не понимая слов, глядела неотрывно на парня: серые глаза на пропеченном, темном лице, рот то жалобный, умоляющий, то мстительно щерится оскалом.

Допели, посидели в тишине, отходя, расслабляясь.

— Пора мне, — сказал парень. Прицепил шашку, закинул за спину винтовку. — Спасибо вам.

— Рахмет!..

— Спасибо тебе, — отозвались ему в ответ.

Девушка подвела ему своего рыжего скакуна. Парень принял подарок, сказал:

— Отвоюю — вернусь к вам в рощу. — Нагнулся с седла, сказал девушке: — К тебе вернусь, красавица!..

Девушка взялась рукой за стремя, пошла рядом с конем.

Конь своей грудью пробил чащу тополиного подроста.

На опушке склонился парень с седла, поцеловал девушку.

Рванулся конь, ушел в сумрак, как в воду.

На стук копыт один за другим вылетали казаки из низин, из-под горы.

Ржали кони, остро взблескивали стволы винтовок.

Опоздала засада. Миг помаячил всадник на черно-красной полосе последней зари, исчез.

Не вернулся в рощу красный кавалерист — погиб ли в боях, другой ли пообещался… Умер отец девушки, что побил ее однажды за самовольно отданного коня, — побил и простил.

Стоит дом, в углу его под камнем песчаником лежит серебряная пластинка с зеленым камнем. Живет в том доме старая казашка. Ее внукам и внучкам кажется, что бабушкины истории они слышали по многу раз, что нечего ей больше рассказать. Да никто из них не знает о красном кавалеристе.

Человек с картой, или Повесть об учителе Нурмолды

Наши старики заслужили памятники. Памятники им поставлены — в нас, в нашей памяти.

Нурмолды Утегенович преподавал нам в школе казахский язык. Он был сухоньким стариком, носил китель из сукна и любил почтительное обращение. Он ставил тройку, даже если ты ничего не знал, — за одно лишь почтительное внимание, с которым ты его выслушивал.

Бывало, если ученик не знал окончания глагола первого лица, Нурмолды Утегенович в гневе подбегал к голландке и пинал, пинал ее обтянутый железом бок: «Дым! Дым…» Тут уж мы за его спиной не стесняли себя выражением почтительности.

Пролог

Казахский парнишка по имени Нурмолды весной 1920 года был схвачен на базаре в Старом Чарджуе стражниками бека: они признали в нем заводского по рукам и по рубашонке в пятнах машинного масла. Нурмолды кормился на судоремонтном заводе — узкоплечие парнишки протискивались в судовые котлы, там скребками обдирали накипь со стенок. Бек ждал удара от рабочей дружины, в Старом городе хватали как лазутчика всякого заводского.