Топология насилия. Критика общества позитивности позднего модерна

Ни насилие, ни власть не могут оставить другого в его так-бытии. Они пытаются нейтрализовать инаковость другого. Любви тоже не хватает свободы, невозмутимости перед лицом другого. Хайдеггеру совершенно очевидно мерещится иная любовь, когда он дает следующее ее определение: «Пожалуй, самое глубокое толкование того, что такое любовь, мы находим у Августина, который говорит: am ovolo ut sis, – “Я люблю, то есть я хочу, чтобы возлюбленный был тем, что он есть”. Любовь – это позволение быть в глубоком смысле, которое взывает к сущности»¹¹⁸. Любовь есть «сокровеннейшая свобода одного по отношению к другому»¹¹⁹. Правда, интенциональный характер воления, volo, придает этой любви амбивалентный и двусмысленный характер. Вот как Арендт выражает свое оправданное сомнение: «Volo ut sis может означать, что я хочу, чтобы ты был тем, кто ты собственно есть, чтобы ты был своей сущностью – но в таком случае это не любовь, а властолюбие, которое под предлогом утверждения бытия другого даже из его сущности делает объект собственной воли»

¹²⁰. Это прочтение близко еще одной формулировке Августина: Non enim amas in illo quod est; sed quod vis ut sit («Ты любишь в другом не то, что он есть, а то, чем ты хочешь, чтобы он был»)¹²¹. Не обязательно усматривать «властолюбие» в том, что я хочу, чтобы ты был так, как ты собственно есть. Однако такая любовь покоится прежде всего на великодушии того, кто господствует. Она возможна только в рамках иерархического отношения, например между богом и человеком или между отцом и сыном. К тому же она не совершенно свободна от власти. Асимметрия и вертикальность являются ее отличительными признаками. Вот как Августин описывает любовь отца к сыновьям: Puto quia, si amas filios tuos, vis illos esse; si autem illos non vis esse, non amas («Я разумею, что ты, когда любишь сыновей своих, хочешь, чтобы они были; если же не хочешь, чтобы они были, не любишь их»¹²²). Интенциональность volo переводит любовь в Я-режим. Она лишает любовь спокойного дружелюбия в отношении к другому. Другой освобождается к своему так как я есть

именно там, где volo отступает. «Внутреннейшая» свобода к другому еще не является самой внешней свободой к другому, каковой можно было бы достичь лишь в дружелюбии. Как любовь, так и дружба все еще пребывают в Я-режиме. Так, и у Аристотеля друг понимается как «иной я сам» (allos autos)

¹²³. «Чрезмерность в дружбе», по Аристотелю, сравнивается с любовью как «дружбой к самому себе»¹²⁴. Поэтому дружба не выходит за рамки Я-режима, в котором помимо любви находится и насилие. Ахиллес говорит Пентесилее: «Да, правда, силой любви я – твой; / Носить я буду вечно эти узы, / Но счастьем бранным ты мне отдана. / И это ты к моим ногам поверглась, / Когда в бою мы встретились, – не я»¹²⁵.

Власть – это среда действия. Она похожа на шлюз, с помощью которого действия направляются или ускоряются. Действия потому ускоряются, что подвластный незамедлительно принимает и исполняет решения власть имущего. Насилие, напротив, не является средой действий. Конечно, насилие может использоваться как средство, чтобы определенную цель достичь непосредственно и без околичностей, однако главным образом смысл его не в том, чтобы управлять действиями и оказывать на них влияние. Поскольку власть является средой действия, она может применяться конструктивно. Насилие же, напротив, само по себе деструктивно. Оно тогда является продуктивным или созидательным, когда его применяют для того, чтобы оно стало властью, учредило власть. Здесь насилие и власть действуют совместно как средство и цель. Вместе с тем насилие, которое обращено против бытия другого как такового, не преследует никаких внутримирных целей. Оно исчерпывается в акте уничтожения. Напротив, абсолютно деструктивная власть – это противоречие. У власти всегда имеется конструктивное ядро. Власть работает

. Она организует и обрабатывает пространство своего действия за счет того, что создает нормы, структуры и институты, вписывает себя в символический порядок. В противоположность власти насилие не работает. Организация и управление не относятся к его существенным чертам. Потому оно деструктивно. Ницше увидел эту особую интенциональность власти, которая отличает ее от насилия: «Чувство власти вначале завоевывает, затем правит (организует) – оно управляет завоеванным ради своего сохранения и вдобавок сохраняет самого завоеванного»¹²⁶. Власть первоначально не является ни деструктивной, ни разрушительной. Наоборот, она «организует». Организовывать – значит связывать и посредничать. Подвластный впрягается в организованное властью пространство, и тем самым господство становится более устойчивым и длительным.