Торговец кофе

Он представил, как она снимает одежду. Это был бы приятный раздел между прошлым и будущим, ради которого, безусловно, стоило поменять сегодняшние планы. Но Гертруда любила водить за нос. Вероятнее всего, единственным, что она снимет, будет ее шляпка. Однако избавиться от присутствия Хендрика не представлялось возможным, а заниматься делами, тем более неотложными, когда по пятам за тобой бредет этот голландец, было нельзя. Так уже случалось раньше. Он будет следовать за Мигелем из одной таверны в другую, по улицам и набережным, пока Мигель не сдастся. Он решил, что лучше всего покончить с этим сразу, поэтому вздохнул и сказал, что готов идти.

Решительно кивнув, Хендрик повел их со старинной, мощенной булыжником улицы по горбатым мостикам в новую часть города, окруженную полукольцом трех широких каналов — Херенграхт, Кайзерсграхт и Принсенграхт, — а затем в сторону Йордана, быстрее всего строящегося района, где повсюду слышались удары молота по наковальне и зубила о камень.

Хендрик провел его вдоль набережной канала Розенграхт, по которому, рассекая туман, спешили в доки груженные товаром баржи. По обеим сторонам канала, с темной водой, обсаженного дубами и липами, высились новые дома новых богачей. Было время, когда Мигель снимал большую часть такого красивого дома из красного кирпича, с остроконечной крышей. А потом рост производства сахара в Бразилии превзошел все ожидания Мигеля. На протяжении долгого времени он играл на бирже, делая ставки на низкий уровень производства, но вдруг бразильские фермеры наводняют рынок невиданным урожаем — и в одно мгновение цены рушатся. В одно мгновение успешный биржевой делец стал банкротом, живущим на подачки брата.

Когда они свернули с главной улицы, Йордан потерял свое очарование. Район, в который они попали, был новым, еще тридцать лет назад здесь простирались сельскохозяйственные угодья, но дома уже имели обветшалый вид. Вместо булыжных мостовых — грязь. Хижины, слепленные из соломы и хвороста, притулились к приземистым домам, почерневшим от копоти. Улицы сотрясались от лязганья ткацких станков, на которых с восхода до глубокой ночи не переставали трудиться ткачи в надежде заработать столько, чтобы прокормиться еще один день.

В моменты слабости Мигель боялся, что сделается таким же нищим, как эти бедняги из Йордана, что, погрязнув в долгах, потеряет всякую надежду на избавление от нужды. Останется ли он, потеряв все до гроша, самим собой, или ему суждена бесцельная жизнь, как у этих попрошаек и неудачников трудяг, мимо которых он сейчас проходил?

Он уверял себя, что этого не произойдет. Настоящий коммерсант никогда не впадает в уныние. Человек, который вел жизнь тайного иудея, всегда найдет выход из положения. Если, конечно, не попадет в лапы инквизиции.

Но он напомнил себе, что в Амстердаме не было инквизиции. Был только маамад.

Но что он делает здесь с этим загадочным голландцем? Почему он позволил себе подчиниться, хотя у него были неотложные дела?

— Куда вы меня ведете? — спросил Мигель в надежде найти повод оправдать себя.

— В одно убогое место, — сказал Хендрик.

Мигель хотел возразить, но было уже поздно. Они пришли.

Хотя в отличие от голландцев Мигель не был склонен верить в предзнаменования, впоследствии он вспоминал: все это началось в месте, носившем название "Золотой телец", что явно не сулило ничего хорошего. По крутой лестнице с очень низкими пролетами они спустились в подвал и оказались в маленьком помещении, рассчитанном максимум на тридцать человек, но куда набилось не менее пятидесяти. Тошнотворный дым от дешевого вест-индского табака и торфяных печей заглушал вонь пролитого пива и вина, старого сыра и немытых тел полусотни человек — сорока мужчин и десяти шлюх, — выдыхавших луково-пивной перегар.

Внизу лестницы дорогу загораживал тучный мужчина, чья фигура чрезвычайно напоминала грушу. Почувствовав, что кто-то хочет его обогнуть, он всем тучным телом подался назад, исключая любую возможность пройти мимо него. В одной руке он держал пивную кружку, в другой — трубку. Он крикнул что-то невнятное собутыльникам.

— Убери с дороги свою толстую задницу, парень! — сказал ему Хендрик.

Человек обернулся, бросив на них сердитый взгляд, и отвернулся.

— Дружище, — снова обратился к нему Хендрик, — ты как застрявшее дерьмо у меня в заднице! Не вынуждай меня применить слабительное, чтобы убрать тебя с дороги.

— Можешь нассать себе в штаны, — отозвался тот и разразился хохотом, глядя на своих друзей.

— Парень, — сказал Хендрик, — обернись и посмотри, с кем ты так грубо разговариваешь.

Человек обернулся, и, когда он увидел Хендрика, радостная улыбка слетела с его давно не бритого лица.

— Прошу прощения, — сказал он, стянул с головы кепи и поспешил прочь с дороги, неуклюже врезавшись в толпу своих друзей.

Хендрика не удовлетворила такая покорность. Стремительный, как щелчок хлыста, он бросился на мужчину и ухватил того за грязную рубашку. Пивная кружка и трубка покатились по полу.

— Скажи, — сказал Хендрик, — сломать тебе шею или не ломать тебе шею?