Торговцы грезами

В конторе было две комнаты — приемная и кабинет, над которым было написано: «Константинов, исполнительный вице-президент. Отдел займов». До этого Константинов был простым клерком в конторе Вика.

Прошло два года, и контора продолжала расти. В двадцать седьмом году она уже занимала целый этаж в одном из центральных зданий Бостона.

Думая об этом, я улыбнулся про себя. Займы. Большие и маленькие. Хочешь финансировать одну картину, пожалуйста — «Банк Независимости» в Лос-Анджелесе; хочешь финансировать целую компанию с программой сорок фильмов в год, пожалуйста — «Великая бостонская корпорация».

Интересно, сколько у Эла денег на самом деле? Пятьдесят миллионов? Больше? Мне вдруг стало все равно. Я был доволен. Все было просто замечательно.

Мы добрались домой только около десяти вечера и прошли в библиотеку. Дорис принесла из кухни кубики льда, и мы приготовили коктейли. Едва собрались чокнуться, как вошла медсестра.

— Мистер Кесслер хочет срочно поговорить с вами.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Что? Он еще не спит?

Она кивнула.

— Он отказывается ложиться спать, не поговорив с вами, — неодобрительно сказала она. — Постарайтесь особенно не задерживаться, у него был достаточно трудный день, и он должен отдохнуть.

Мы поставили на стол бокалы с нетронутым коктейлем и поспешили в спальню Питера. Эстер сидела рядом с кроватью, держа его за руку.

— Здравствуйте, киндер, — сказала она, увидев нас.

Дорис подошла к кровати и поцеловала мать, затем отца.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила она.

Возможно, из-за плохого освещения — горела только небольшая лампочка на тумбочке, — его лицо казалось изможденным и осунувшимся.

— Все в порядке, — сказал Питер, затем приподнял голову и обратился ко мне: — Ну, что скажешь?

Я улыбнулся.

— Ты был прав, босс, — сказал я. — Он помог нам. Теперь не о чем беспокоиться.

Питер устало опустил голову на подушку и прикрыл глаза, некоторое время лежал не шевелясь, потом снова открыл глаза. И я опять подумал, что из-за тусклого света его глаза кажутся подернутыми пленкой. Похоже, ему было трудно смотреть, но голос звучал уверенно, в нем слышалось удовлетворение.

— Значит, вы скоро поженитесь?

Я вздрогнул. Второй раз за сегодняшний день я слышу этот вопрос, и снова за меня ответила Дорис.

Она наклонилась и поцеловала отца, и я видел, как Эстер пожала ей руку.

— Как только ты поправишься, сыграем свадьбу, — сказала она.

Я улыбнулся. Мне показалось, что в глазах Питера блеснули слезы, но он быстро опустил веки.

— Не надо так долго ждать, киндер, — медленно произнес он, — мне хочется поскорее покачать на коленях внуков.

Дорис посмотрела на меня и улыбнулась. Я подошел ближе к кровати.

— Насчет этого не беспокойся, Питер, — сказал я, беря Дорис за руку. — У тебя все впереди.

Он опять улыбнулся, но ничего не ответил, а только устало повернул голову. Медсестра знаком показала, что нам пора.

— Спокойной ночи, Питер, — сказал я.

— Спокойной ночи, Джонни, — слабым голосом отозвался он.

Дорис поцеловала его и повернулась к матери.

— Идешь, мама?

Эстер покачала головой.

— Подожду, пока он заснет.

От двери я оглянулся. Эстер сидела на стуле рядом с кроватью. Рука Питера безвольно лежала на одеяле, Эстер накрыла ее своими ладонями и улыбнулась. Я закрыл за собой дверь.

Мы неторопливо спустились в библиотеку, и Дорис повернулась ко мне с испуганными глазами, по ее телу пробежала дрожь.

— Джонни, — прошептала она. — Джонни, я боюсь.

Я обнял ее.

— Чего ты боишься, милашка?

— Не знаю, — неуверенно пробормотала она, покачав головой. — У меня такое чувство, что произойдет что-то страшное. — Ее глаза наполнились слезами.

Я приподнял ее лицо за подбородок.

— Не беспокойся, милашка, — произнес я уверенно, — это просто реакция на события последней недели. И помни, что сегодня день был не из легких, ты вела машину почти двенадцать часов. Все будет в порядке.

Она доверчиво посмотрела на меня, глаза ее сияли.

— Ты действительно так думаешь? — спросила она с надеждой.

Я улыбнулся.

— Я уверен в этом, — решительно сказал я.

Но я ошибался.

Больше я Питера живым не увидел.

На студию я пришел рано. Мне хотелось быть там, когда этим парням сообщат печальное известие. Стоял ясный, погожий день, сияло солнце, щебетали птицы. Насвистывая, я прошел через ворота. Из проходной вышел вахтер и смотрел на меня.

— Прекрасный день, не правда ли, мистер Эйдж? — обратился он ко мне и улыбнулся.

Я остановился и улыбнулся в ответ.

— Просто прелесть, приятель, — ответил я. Он еще раз улыбнулся, и я пошел дальше.

Мои шаги эхом раздавались по площадке. На студию шли люди, они шли работать, разные люди: актеры и актрисы, режиссеры, продюсеры, их помощники, осветители, операторы, электрики, бухгалтеры, секретарши, машинистки, посыльные, — все они шли работать. Разные люди. Мои люди. Люди кино.

Пружинящим шагом я вошел в кабинет. Меня уже ждал Гордон, он вопросительно поднял глаза.

— Что это с тобой сегодня, а?

Я улыбнулся и, бросив шляпу на диван, плюхнулся в кресло.

— Хорошая сегодня погода, — ответил я. — Так чего же мне грустить? Доброе утро, Роберт!