Торговцы грезами

Питер вскочил, подбежал ко мне и стал трясти руку. Эстер подошла к Далси и обняла ее. Лишь побледневшая Дорис, не отводя от меня взгляда, замерла на своем месте. Ее голубые глаза были широко раскрыты, она склонила голову набок, как будто старалась получше все расслышать.

— А ты разве не хочешь поцеловать своего дядю Джонни? — спросил я ее.

Она встала со стула и подошла ко мне.

Я поцеловал ее, почувствовав, как холодны ее губы. Затем она подошла к Далси и пожала ей руку.

— Надеюсь, что вы будете очень счастливы, — сказала она, целуя Далси в щеку.

Я посмотрел на них обеих. Они были примерно одного возраста, но меня поразило, насколько они разные.

У Дорис была очень белая кожа, волосы коротко подстрижены, рядом с Далси она казалась школьницей. Далси тоже изучала Дорис. Я видел это по выражению ее лица. Другой бы и не обратил внимания на этот взгляд, но я слишком хорошо знал Далси. В считаные секунды она может узнать о человеке больше, чем другие за много часов.

Эстер повернулась ко мне.

— Она очень красива, Джонни. Где вы познакомились?

— Далси актриса, — ответил я. — Мы встретились в театре в Нью-Йорке.

Теперь и Питер повернулся ко мне.

— Актриса, ты говоришь? Может, мы для нее подберем роль?

Далси одарила его улыбкой.

— Время для этого еще будет, — произнес я. — Сначала нам надо устроиться.

Далси не проронила ни слова.

Когда мы ушли, Далси обратилась ко мне:

— Джонни…

Не глядя на нее, я вел машину.

— Да, дорогая?

— А знаешь, она ведь влюблена в тебя.

Я мельком глянул на нее. Она смотрела на меня проницательным взором.

— Ты говоришь о Дорис?

— Ты знаешь, кого я имею в виду, Джонни, — сказала она.

Я засмеялся.

— На этот раз ты ошиблась, дорогуша, — произнес я неуверенно. — Для нее я всего лишь «дядя Джонни».

Она тоже засмеялась. Она смеялась над мужской недогадливостью.

— «Дядя Джонни»! — поддразнила меня она и снова засмеялась. — Ты когда-нибудь читал ее книгу?

— Нет, — ответил я. — Времени не было.

— А надо бы было прочесть, «дядя Джонни», — сказала она, подражая голосу Дорис. — Эта книга — про тебя.

Дорис вновь принялась тихо рассказывать:

— Я подумала, не вызвать ли для мамы доктора, прежде чем я покажу ей телеграмму. Потом решила, что сначала надо показать ее папе. Он был в библиотеке. Я подошла к двери и постучала. Ответа не было, и я вошла. Он сидел за столом, уставившись на телефон, стоявший перед ним. Я часто думала, зачем ему телефон? Ну, тот самый, — прямая связь со студией.

Я знал, что она имела в виду, и непроизвольно перевел взгляд на стол, где все еще стоял телефон. Раньше, много лет назад, когда трубку снимали, на табло у телефонистки в студии загоралась синяя лампочка, это значило, что звонит президент компании. Его немедленно соединяли с абонентом.

— Он смотрел на него с непонятной тоской в глазах. «Папа», — сказала я, мой голос слегка дрожал. С видимым усилием он повернул ко мне голову. «Что, либхен?» — спросил он. Я вдруг растерялась и не знала, что сказать. Я просто молча протянула ему телеграмму. Он медленно прочитал ее, и под загаром проступила бледность. Не веря, он смотрел на меня, шевеля губами, и еще раз перечел телеграмму. Он встал, руки у него дрожали. «Надо сообщить маме», — глухо сказал он, сделал несколько шагов, потом вдруг споткнулся. «Папа! — закричала я. — Папа»! Я зарыдала. Он держал меня за руку, пытаясь заглянуть в глаза. В его глазах тоже стояли слезы. И тут он рухнул. Это случилось настолько внезапно, что я не успела его поддержать. Я постаралась поднять его, но не смогла. Тогда я подбежала к двери и позвала дворецкого. Мы вместе уложили папу на диван. Я подбежала к столу, подняла телефонную трубку, но ошиблась и взяла трубку телефона, соединявшего со студией. Телефонистка ответила немедленно, в ее голосе сквозило удивление: «Магнум Пикчерс», — сказала она, и я швырнула трубку на рычаг. «Магнум Пикчерс», — думала я. Как я ненавидела эти слова! Сколько себя помню, я только их и слышала. Эти слова перевернули всю нашу жизнь. Зачем мы вообще связались с кино!

Она посмотрела на меня. В широко распахнутых глазах играли отблески огня.

— Почему было не остаться в Рочестере? Ничего этого тогда бы не случилось. А теперь? Марк мертв. Папа лежит на полу с разбитым сердцем. Много раз я слышала, как он говорил, что никогда бы не занялся кино, если б не ты. Если бы не ты, он бы никогда не оказался в Голливуде. Если б ты не убеждал его, мы бы спокойно жили себе в Рочестере, и не было бы этого кошмара.

Внезапно она снова зарыдала и набросилась на меня, колотя кулачками по моей груди.

— Я ненавижу тебя, Джонни! Ненавижу тебя! Папа мог бы жить спокойно и не помышлять о кино, но ты ведь не мог. Ты был рожден для этого, но тебе не хотелось заниматься этим одному, тебе еще и папу надо было втянуть в это дело.

Ее охватила ярость.

— «Магнум Пикчерс» — это ты, Джонни. Почему тебе было не остаться в Нью-Йорке? Зачем тебе надо было тащить его сюда, убеждая в том, что он теперь важная персона. Сейчас, когда эта иллюзия рассыпалась в прах, его сердце не выдержало.