Торговый центр

Капля пота сползала по спине Мэла, пока он спихивал вялый труп матери по ступенькам вниз в подвал. Мимо штанги и тренажера, мимо коробок с «Нэшнл Джиогрэфик» Мэл втащил материнское тело в темный угол за газовой горелкой. Прилежно и осторожно начал обкладывать ее нечеткий контур связками газет и журналов. Наконец осталось прикрыть только голову. Вторая пуля содрала у нее со лба кусочек кожи, получилась воспаленная красная заплатка, которую уже никогда не залечить. Мэл кинул на нее последнюю кипу журналов.

С изощренностью, которую он тщательно скрывал, пока Мэри была жива, он пропитал бумагу керосином, стараясь попасть на стены и пыльный пол кладовой. Облил вонючий, заплесневелый диван, приткнувшийся у облезлой стены. Облил мышей, безжизненно глядящих из пружинных сосновых мышеловок. Облил ступеньки, пробираясь обратно наверх к кухонной двери, оставил ее приоткрытой.

Через несколько минут Мэл обнаружил, что стоит, наклонившись, опирается на прямые руки, и таращится прямо в какую-то плоскость. Он начал опускать голову и остановился лишь в паре дюймов от кухонной штуки – эта штука испещрена шрамами от сигарет, усыпана сухарями от рыбных палочек. Это вообще что? Это самое? Как эту штуку называют? Мэл все чаще забывал слова. Простые слова. Вот как название этого самого. Кухонная столопокрышка.

Так, что ли? Нет, что-то не то. Кухонная поверхность. На хуй.

Мэл увидел пятно у себя на руке, и еще один красный след на рукаве. Кровь. Его? А, ну да, не его. Мамочкина. Разделочный стол. Вот как это называется. Разделочный стол. Чтобы разделаться? А?

Мысли Мэла двигались угловатым астероидом по широкой эллиптической орбите вокруг солнца – как бы далеко ни отклонялись они от основной темы, в конце концов гигантская гравитационная масса притягивала их. Рыбные палочки, остывающее в подвале тело матери, даже его большой план были всего лишь планетами и вращались вокруг огромной огненно-белой звезды – жажды метамфетамина сульфата.

Мэл выдохся. Его веки отяжелели, толстыми железными цепями они затягивали его в нежеланный сон. Он чувствовал себя оживленным, как тысячелетняя галапагосская черепаха в депрессняке. Но через несколько секунд, – этакий ангелочек на мефе, – он возродится. У бездны на краю я удержусь. Не разверну остатки фольги. Нет. Не вдохну белый порошок. Нет. Потому что в глубине души, в глубине жаждущей души – не мозгами ящерицы, требующими наркотика, – он знал, что если ждать долго-долго, пока можешь терпеть, последний заряд вдарит как надо. Он ощутит бога.

Когда он наконец сдался, так все и вышло. Обжигающие дорожки, с добавками чего-то мерзкого и грубого, вонзились в его носовые пазухи, потом в мозг, и начался фейерверк. О господи, нет. Спасибо, господи. Спасибо, господи, за то, что ты создал мой мозг и фенамин, дабы совместить его с мозгом! Да. Силы вернутся, и все снова станет просто.

Метамфетамин поднимался и опускался вдоль позвоночника Мэла, звеня ксилофонными молоточками, волосы на прыщавом загривке встали дыбом, член съежился, а яйца втянулись в сухощавое, недокормленное тело. Мэл был готов на все. Он ушел в штопор три дня назад. И сегодня – решающая ночь. Сегодня Мэл со всем разделается и наконец сможет отдохнуть.

Мэл залез пальцами к себе в рот и потрогал качающийся зуб. Зуб выпал прямо ему в руку: мокрые красные корни резко выделялись на желтой эмали. Мэл улыбнулся, бросил зуб туда, откуда тот появился, и проглотил.

5

Донна подняла голову: надо передохнуть. Ни фига себе. Что это было? Она и смотреть не хотела. Ложка все еще у нее в руках. Потеки коричневой жижи украшали ее блузку. Она заставила себя взглянуть. Ну да. Все кончилось. Прямо фокус какой-то. Полгаллона «Роки Роуд». Куда оно делось? Ну, не целое

ведро мороженого. Мальчики вчера вечером тоже поели. Ну да, типа пять столовых ложек.

Донна слегка опьянела. Это очень много мороженого. Странно, в желудке она его не ощущала. Донна цапанула ведерко за размокший край. Оно выскользнуло у нее из рук на паркетный линолеум. Ё-ё-ё. Потом уберу. Надо закурить. Да, да, я обещала Рою бросить. Я и бросила. Вчера вечером. А сейчас только одну сигаретку, чтобы как-то со всем этим справиться.

Донна побрела в гараж. Тут в полутьме уживались мусорные баки, лопаты для уборки снега и старые банки с краской. Она склонилась к баку у стены и порылась там. Окурки лежали внизу, во тьме у днища. Она знала, что они там, чувствовала запах. Табак, иди ко мне.

Донна их не видела, но на ощупь она их узнает. Банановая кожура. Мокрый «клинекс». Кофейная гуща. Четыре, ну, пять окурков, больше не надо. У самого дна мусорных баков всегда сыро. Но это не проблема, она знает, что делать.

На секунду Донна потеряла равновесие и начала падать в чрево бака, но удержалась – как раз когда ее живот впечатался в резиновый край. Ой, блин, не хочу, чтоб меня стошнило. Или хочу. Желудочная кислота смешалась с холодным сладким мороженым и булькала у нее в пищеводе. Донна сглотнула. Зажала в кулаке пригоршню сырых окурков. Она не из тех, кто от чего-то отказывается.