Торт немецкий- баумкухен, или В тени Леонардо

Горе семейства трудно описать. Николай был очень привязан к отцу, почитал его. Очень он был в те дни обеспокоен за здоровье матушки. Но надо отдать ей должное, она держалась мужественно. Две дочери-невесты и сын, будущее которого они часто, как я знаю, обсуждали с мужем — вот были её главные заботы. Видимо, судьбу Николая они успели обговорить ещё до болезни Александра Петровича, но, я думаю, матушка никак не могла решиться расстаться с любимым сыном и отправить его в незнакомый и далёкий Петербург, где он был с детства приписан к Преображенскому полку. Прошло никак не меньше полугода после смерти Александра Петровича, когда проездом из Петербурга в Москву, куда он был назначен на новую должность, приехал в Черенчицы Михаил Фёдорович Соймонов. Посетив последний приют своего двоюродного брата, он уединился в гостиной с Прасковьей Фёдоровной. Долго-долго они совещались о чём-то, потом призвали Николая. И всем стало ясно, об чём у них было то совещание. Как потом я узнал, другу моему было объявлено материнское решение: он должен ехать в Петербург в Преображенский полк. Жить он будет в доме братьев Соймоновых, где, и до нынешнего отъезда Михаила Фёдоровича в Москву, места было предостаточно. Возражений по этому поводу у Николая не было никаких, он и сам всё время о том думал, о чём мне говорил много раз. Но только высказал он матушке свою настойчивую просьбу, чтобы вместе с ним был отправлен в Петербург и я, близкий ему человек. Не смотря на свой юношеский возраст, я уже довольно искусен в кухонных делах и буду дяде своему первым помощником. Желание сына, конечно, было неожиданностью для матушки, но, посовещавшись с Михаилом Фёдоровичем, она решила, что в просьбе Николая есть определённый резон, что он не будет на первых порах чувствовать себя совсем одиноким в огромном незнакомом городе… После этого было и моему батюшке объявлено это предложение, которое он тут же принял с готовностью и благодарностью. У дяди моего к этому времени появилось в Петербурге много подходящих знакомств и связей, коли тесно нам будет у одной печки в кухонном флигеле, так он найдёт место, куда меня пристроить. На том и порешили.

Михаил Фёдорович отбыл в Москву в радостном ожидании встречи со своим старым отцом и сестрой, ну, а мы с Николаем стали готовиться к скорому отъезду.

Собирались недолго. Прасковья Фёдоровна самолично руководила сборами любимого сына, напоминая ему то об одной забытой вещи, то о другой. Николай только посмеивался и отмахивался. Батюшка мой лишь беспокойно поглядывал на меня — приживусь ли в Петербурге, справлюсь ли с поварскими делами …

Добравшись до Торжка, пересели мы в почтовую карету и, в радостном возбуждении, отправились в столицу. Дело было в сентябре, погода всю дорогу стояла ненастная, а по прибытии в Петербург вообще накрыло нас сильнейшим ливнем. Как ни выглядывали мы по сторонам, стараясь увидеть что-нибудь замечательное, но сквозь плотные струи дождя и сгущающиеся сумерки ничего не могли разглядеть. Наконец, объявил нам ямщик, что мы прибыли по нужному адресу и находимся в центре Петербурга, на Васильевском острове, на улице, что называется довольно странно «Кадетской линией».

В доме Соймоновых нас ждали. Едва карета остановилась, как в ту же минуту выскочили из парадного под проливной дождь два молодых лакея и стали разгружать наши многочисленные сундуки и саквояжи. Николай расплатился с ямщиком, изрядно ему переплатив за услуги, и побежал в дом, а я следом за ним.

В вестибюле ожидал нас мой дядя, и тут же спустился по широкой лестнице и хозяин дома в шлафроке, за который, немедля, извинился. Обняв Николая, он повернулся ко мне. Из письма Прасковьи Фёдоровны он, конечно, был осведомлён о том, что Николай приедет не один. Не знаю, конечно, что она ему обо мне написала, но смотрел он на меня вполне приветливо.

— Позвольте, дядюшка, представить вам друга детства моего Карла Францевича Кальба… — Произнёс Николай.

Для меня такое представление хозяину дома было совсем неожиданным. Надо сказать, что всю нашу последующую жизнь, которую провели мы с Николаем бок о бок, он именно так и представлял меня своим новым знакомым и друзьям. Далеко не сразу они узнавали, что я всего-навсего — повар, сын повара и белошвейки. Но к этой теме неоднократно придётся мне обращаться в своих записках.

А Николай продолжал.

— Карлуша родился и провёл своё детство в доме вашего батюшки в Тобольске. Впрочем, быть может, вы вспомните маленького немецкого мальчика — сына повара и белошвейки…