Тоска по чужбине

   — Христофор поехал в Режицу лечиться, — закрутился Юрген. — А комендантом там сидит Яган Фанерцбах, они с Ефимом Шмидтом правят, а Христофор не правит. Они меня не слушают... Да и сын мой собою сам владеет. Немецкий обычай таков, что хоть сын против отца, хоть отец против сына стоят, а меня Христофор не послушал бы, будь он и комендантом Режицы.

Одной угрозой Юргена было не взять. Нагой спросил:

   — Какой милости ты просишь у государя?

   — Велел бы государь пожаловать меня в Режицком уезде моей мызой...

В пятницу, день приёмов, договорённость была закреплена. Государь принял Юргена. Без долгих церемоний он приказал ему идти под Режицу с Передовым полком, связаться с сыном Христофором и передать ему, «чтобы ярости» царя «на себя не возводил». «Мы подданные твоего царского величества и просим твоей милости», — напомнил Юрген о вожделенной мызе. Иван Васильевич позвал его к обеду.

На том же пятничном сидении с воеводами было решено: в замке оставить Григория Колычева с сотней стрельцов; в предместье возвести храм Святых страстотерпцев Бориса и Глеба; попов и церковное имущество привезти из Пскова; немцев из Люцена убрать, на мызах поселить русских.

Во время постного обеда, благо озёрной сладкой рыбки натащили латыши, Иван Васильевич пожаловал отцу и сыну Ольденбокам шубы, а Афанасий Фёдорович намекнул, чтобы они просили землю подальше от Режицы и Люцена. С тем Юрген уехал в замок — думать.

Приставленный к нему Андрей Лишний, сын Хлопов, вернулся к вечеру, в меру налитый пивом, и привёз бумагу, написанную по-немецки. Юрген фон Ольденбок просил дать ему поместье в России, заключив письмо обезоруживающим обещанием: «Мы хотим вашему величеству служить, как и иным государям служили».

Режицкая дорога крутилась по пологим холмам, заросшим сыроватыми лесами. Лишь изредка появлялись прогретые сосняки да справа посверкивали долгие озёра. Эта земля как будто постоянно вздыхала, рождая слабые всхолмления и ложбинки, и речки текли по ней извилисто и неуверенно, а у озёр были причудливо изрезанные берега. Посошные, вместе с лошадками тащившие наряд, то обдирали плечи, то еле удерживали телеги и пушечные катки на склонах. Вражеское войско могло внезапно появиться из-за любого холма и поворота.

Вместо него явились безоружные, радушно или лицемерно улыбавшиеся люди — мызники и посадские. Для встречи забили барабаны и заиграли сурны. На последнем взгорье, круто падавшем в долину реки Резекне, в виду замка и широко раскинувшихся садов, Христофор фон Ольденбок и мызник Фанерцбах просили государя принять их на службу, а город Режицу устроить, как его царское величество похочет.

Царь похотел: всех немцев отправить в Псков в сопровождении Андрея Лишнего, оттуда — в Москву, поселить в Немецкой слободе и наделить землями и жалованьем. В Режице построить церковь, мызы раздать русским дворянам, «кому пригоже».

2

Путь по чужой земле полон опасных неожиданностей. Он может растянуться на месяцы, на годы... На жизнь.

Михайло Монастырёв третью неделю сидел в подвале Венденского замка. Надежды на освобождение не было. Обиднее всего, что держали его там по указанию принца Магнуса, «государева голдовника». Отношения между немцами, литовцами, царём и Магнусом с каждым днём запутывались, становились непредсказуемыми, чреватыми изменами.

Венден, он же Кесь, или Цесис, стоял на Рижской дороге, вёрстах в двадцати к югу от Вольмара. Когда гофлейты, схватившие Михайлу на ночлеге, везли его в замок, хлестал густой июльский ливень. Справа, над невидимой долиной Гауи, металась сырая мгла. Лесисто-луговая, частью распаханная водораздельная равнина маялась под дождём, казалась бесконечной. Наконец слева появились отроги какой-то возвышенности, удобные для возведения замков холмы, размытые ручьями и оврагами. Михайло уже убедился, что немцы не упускали возможности построить замок, если находили подходящую горку.

Так и оказалось. Два замка они миновали не заезжая, а вёрст через пять дорога завернула в городок. «Кесь?» — с надеждой спросил Михайло. Капитан гофлейтов ответил гордо: «Венден!»