Читаем Тоска по Лондону полностью

Мы бродили часами, Валтасару нужен был рядом кто угодно, любая душа. Мы таскались по улицам, по самым глухим, он выговаривался, тогда заходили в любую забегаловку, и там ему предстояло влить в себя стакан водки, без этого он не мог поесть, желудок отвыкал работать, а удержать пищу надо было, аминазин не идет натощак. Валтасарово отвращение к алкоголю в такой ситуации было безмерно. Он не мог выпить без положительного примера. Эта роль отводилась мне. А я, небольшой любитель пить стаканами, и сам отдал бы свою дозу первому встречному, еще и уплатил бы впридачу. Нет, выпить надо было мне, именно мне. Кое-как заглатывал я свой стакан, а за мною и он, судорожно двигая кадыком, запрокинув голову, дрожащей рукой вливал в себя водку и долго еще с рвотными позывами на перекошенном лице работал пищеводом, подавлял спазм. Дипсомания, тоскливо говорил он, разве люди знают, что это такое…

Он и сам не знал, что циклотимик. Не знал, что пределы психике положены, как мускульной силе.

Когда я впервые обнаружил этот комплекс у себя, меня охватило страшное подозрение: Царик! Валтасар! Это заразно!

Нас заразили, говорили маститые эмигранты, на нас проводили опыты.

А на деле что оказалось? Почетный клуб. В приватной жизни так бы все и общались. Равнение на середину! Наполеон, Потемкин, Байрон, Бодлер и половина прогрессивного человечества. Другая половина в лагере шизо. А между ними — что?

Не знаю. И ничего-то я не знаю. А ты, Эвент?

От великого до смешного один шаг? А от слез радости до слез горя? От преданной дружбы до пылкой вражды? От мещанина преблагополучного до Сумасшедшего Писателя?

И все это я выложил Доку. Все до копеечки. Клинический дурак. Поди докажи насчет прогрессивного человечества. А участие мое в Валтасаре и опасение заразности запротоколировано.

Но вот и диспансер. Кончаются даже длинные дороги.

Ба, что же это такое? Парадная дверь открыта! Свобода народам Чехословакии? Или все уже настолько необратимо, что можно, наконец, отпереть и эту дверь? И чем же парадный ход отличается от черного? Оказывается, наличием дополнительного лестничного марша. K запахам подгоревшей каши примешались ароматы, паче не лишенные тошнотворности. Док сидит за столом в конце своей кишкообразной комнаты в том же — или таком же — грязном халате и пишет. Вхожу — и он не замечает. Прокашливаюсь — он не слышит.

— Док! — Поднимает голову. — Вношу вклад в твою диссертацию. Что мутит семейную жизнь? Не знаешь? Разновременность желаний. Вот причина твоей мрачности в этот ясный день.

— Очень ново, — сухо говорит Док. — За этим ты пришел?

— Ну, вот еще! — отвечаю дерзко. — Я пришел продемонстрировать тебе умение читать мысли.

— Да? Например?

— Например… Начнем с безобидного, да? Скажем так… Перед тобой моя история болезни… — Док проворно переворачивает листки лицом вниз, а я, Эвент, от него в десяти шагах, на дуэли не попадешь, и якобы разваливается в кресле, но в позе готовой к прыжку. Снимает очки с треснувшим стеклом и проницательно щурится. Что-то переменилось со времени последнего моего визита. Что? Донос из милиции после битья по печени? Только не проявить слабины. На пулеметы! Ура! — … в ней ты пишешь, что улучшение состояния пациента в результате проведенного лечения позволяет рекомендовать его возвращение к нормальной жизни и профессиональной деятельности уже теперь. Так?

Следующий диалог происходит без пауз, более того, мы своими репликами буквально наступаем друг другу на пятки.

Смелая попытка, говорит Док, но ты не угадал. Жаль, отвечаю, а я-то надеялся на своего врача. Пациент отказался, парирует врач, но я не даю продолжить: из больниц выписывают, не взирая на отказы. Все не так просто и в больницах, говорит Док. Жаль, повторяю, и злоба разгорается во мне черным пламенем. Но ты же понимаешь, Док, я не позволю запросто разрушить легенду о моем даре, она не сразу строилась, да и легенд обо мне не много, придется, раз такое дело, читать не по бумаге, а в мыслях. Давай, беззаботно говорит Док и разваливается, то есть напрягается еще больше, глядя на меня уже с явно фальшивым интересом, чем подтверждает, что именно в данный момент я поймаю его на горячем, и я делаю еще одно обманное движение — и в то же время даю ему возможность не подсечься.

— Ладно, пощажу тебя…

Но он подсекся:

— Да почему же, раз уж ты так много на себя берешь, выкладывай, валяй, не стесняйся.

— Не пожалеешь, Док?

— Валяй, лишь бы ты не обделался, отче, а то ведешь себя, словно и впрямь читаешь в душах. Читай!

— Да? Читаю: Едва выставлю эту обезьяну, вызову кастеляншу Марию, якобы на выбраковку белья, и поставлю раком.

Немая сцена: окаменение.

— Ах ты сволочь!..

— Потрудитесь вспомнить, что я ваш пациент, и ведите себя, как подобает врачу. — Ах, здорово держать его на вытянутой руке, как бьющуюся змею. — И потрудитесь вспомнить о своих обещаниях, которыми кормите меня уже полгода. Вы что, впрямь полагаете, что человеку с моим багажом достойно в этой державе занимать место городского дурачка? Вы это сами полагаете или за вами кто-то стоит? Кто?

— Вы что? Да вы что?.. Да как вы?.. Да ты?!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное