Тосты Чеширского кота

Подобные парадоксы вообще не были у нас редкостью. Помнится, как-то доктор Виленский, рассказывая мне, желторотому интерну, историю строительства больницы, сообщил, что изначально решеток на окнах не было.

– А как же вот это? Вот это как? – глупо спросил я, указывая на зарешеченные окна, бросающие ровный узор теней на потертый линолеум.

– Когда строили эту больницу, – назидательно молвил Виленский, – решили, что решетки ставить негуманно. Это все же не тюрьма. И поставили специальные небьющиеся стекла! Специзделие! На все этажи!

– Дык и где же они? – вновь не блеснул я сообразительностью.

– Больные все к едреням поразбивали, – кротко ответил Виленский…

…Итак, мы вошли в «шестиместную» палату. Все семь коек были заняты.

– Здравствуйте! – громко поздоровался Виленский с больными.

Шестеро пациентов нестройно, как дети на утреннике, ответили вразнобой:

– Здра-а-а-сте.

По спортивным костюмам, живой мимике и некому неуловимому флёру, свойственному сильно пьющим людям, я догадался, что это тривиальные алкоголики, устроенные на воспитательное лечение под лозунгом: «Вот посиди среди психов, посмотри, что с тобой будет, если не бросишь пить!»

Седьмой пациент нас не поприветствовал. На небрежно заправленной койке сидел по-турецки высокий костистый человек в застиранной больничной пижаме. Седые желтоватые космы обрамляли лысый пергамент головы. Брови походили на поистершиеся зубные щетки. Редкая поросячья щетина там-сям покрывала разновеликие щеки и приметную ямку подбородка. Выцветшие синие глаза смотрели равнодушно-презрительно сквозь нас.

Лицо седьмого пациента шестиместной палаты выглядело каким-то нечеловечески застывшим. В постоянном, мелком движении были лишь бледные гусеницы губ, словно желавшие окуклиться тут же, не сползая с неживого лица.

– Как дела, Корней Иваныч? – уважительно спросил Виленский седьмого больного.

Тот произвел едва заметное, снисходительное движение головой, не изменив, впрочем, выражения лица и направления взгляда.

– Значит, всё в порядке? – продолжил догадливый Виленский. Ответом послужило еще одно подобное движение.

– Присоединяйтесь к беседе, коллега, – пригласил меня Виленский, – спросите Корнея Иваныча что-нибудь…

Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку Корнея. На крашенной желтой масляной краской столешнице, в огромном количестве и в строгой симметрии, были разложены всевозможные предметы. А именно: спички целые и горелые, ниточки разных цветов, пробки от флаконов, пластиковые колпачки от капельниц, мелкие круглые бумажки, похожие на конфетти, но с надписанными номерами и буквами.

– Что это, Корней Иваныч? – спросил я в сильнейшем изумлении.

Корней не отреагировал никак. Лишь по прошествии секунд десяти, не менее, перевел синий взгляд на меня и посмотрел сквозь. У меня возникло чувство, что он видит пространство на многие километры за моей спиной.

Пауза затянулась. Видимо, Корней Иванычу стало ясно, что он имеет дело с интерном-идиотом, который сам ни за что не поймет сути вещей и явлений. Поэтому Корней отверз уста и с библейским равнодушием пояснил:

– Это пульт управления…

Голос его оказался неожиданно звучным и низким, как если бы он доносился из глубины некого безмерного пространства, скрытого от нашего глаза.

– А чем же вы управляете, Корней Иванович? – спросил я, поняв, что моя репутация мало-мальски понимающего человека окончательно погибает сейчас в его глазах.

– Это пульт управления Вселенной. А я её Властелин, – негромко, но очень веско молвил Корней.

Шестеро алкоголиков завистливо захохотали.

Корней Иваныч обдал их верблюжьим холодным презрением.

– Ну, что, коллега, познакомились с Властелином Вселенной? – вкрадчиво поинтересовался Виленский. – Уверен, у вас еще будет возможность пообщаться… Продолжим обход?

И мы продолжили.

…Со временем я понял, что Корней Иваныч находился в отделении на особом положении. Например, он никогда не участвовал в так называемой трудотерапии, а именно, в бессмысленной и беспощадной уборке отделения под руководством санитаров. Он не стоял в общей очереди за лекарствами три раза в день после еды, а получал их индивидуально. И никакой санитар не смел залезть в рот Властелина Вселенной деревянным шпателем. Корней Иваныч сам презрительно открывал обросший щетиной рот и высовывал желтый язык, показывая, что таблетки проглочены.

В комнате отдыха Корней Иваныч всегда занимал лучшее место перед телевизором. Правда, делал он это исключительно редко, и как правило, лишь во время новостей.

Насупленный краснолицый Ельцин, энергично рубя ладонью воздух, зачитывал очередной указ, предвещающий улучшение нашей жизни уже с завтрашнего утра. В этот момент Корней Иваныч поднимал вдруг на экран ледяной взгляд, и, прекратив на мгновенье кроличьи движения своих губ, бормотал себе под нос, что-то вроде: «Ни херам не получам млям!» – и спешил к своей тумбочке, чтобы переложить с места на место ниточку или спичку.

Через пару недель после нового указа президента вся страна убеждалась, что у Ельцина действительно снова «ни херам не получам»…