Тосты Чеширского кота

Мы закончили уборку и наполнили вручную, ведрами злосчастные пожарные бочки. Видимо для следующих дневальных.

После наряда нам удалось подремать полчаса.

Мне снилось, как я четвертую сержанта Рязанова и топлю жалобно кричащие четвертушки в пожарной бочке.

Сержант Налимов в эту ночь, наверно, снился персонально Панфилу и Джаггеру.

Сны наши освещало, мерцающее адскими сполохами, полярное сияние.

…На первом же перекуре в туалете Панфил заявил:

– Мне все понятно. Это конец. Но этот конец нужно просто перетерпеть всего один год, а дальше мы уже станем помазками – и всё. Аля-улю! Положим на всё с прибором! А сейчас, братушки, я почитаю вам стихи…

…Я рабСвоейРассохшейся галеры.В плену людей,Любви,Долгов и веры.ЗемлиНе видел яДавным-давно.

Не плыть нельзя.Куда?Мне всё равно.УжеВекаВ крови мои ладони.Как помощь не зови —Я не был понят.Они – почтиТакие же, как я —Ушли.В душе не пожалев меня.В душе?Ах, право,Жалость унижает.Меня уже ничто не утешает.Я буду тронут —

Бросьте для приколаБутылку ромуПолную по горлоС высоких палубВаших кораблей.Я был обманут —Уплыву скорей…Плыви,Руби волну,Моя галера.Пойду ко дну —Верна ли будет мераДля бед моих,Усталости и лжи?А напоследок,Мой читатель грешный,

Обремененный юностью неспешной,Прошу тебя, посмейся от души…

5

…Постепенно военный туман начал рассеиваться в нашем сознании. Становилось понятно, что и как устроено в нашей части.

Мы, молодые солдаты, начинали службу гусями. Через некоторое время нам предстояло разделиться на гусей шарящих, то есть сметливых, и нешарящих – то есть совершенно бестолковых и никчемных.

Всю черную работу в части естественно выполняли гуси, но гуси шарящие при этом избегали, как правило, коротких, но внушительных репрессий. Судьбе же нешарящих гусей можно было лишь посочувствовать. Но им не сочувствовал никто.

Коллектив сколачивался железными костылями круговой поруки. Из-за одного залётчика вся рота могла отжиматься до утра и, завершив спортивные упражнения, товарищи быстро и дружески внушали коллеге уважение к коллективу на первом же перекуре.

В перекурах участвовала вся рота. Тридцать человек набивалось в курилку, роль которой исполнял теплый, неиспользуемый туалет.

Это был наш остров свободы, там можно было расслабиться и по-настоящему вздохнуть полной грудью, поскольку при выходе из курилки полагалось застегнуть крючок под горлом и затянуть ремень «по голове».

Как-то раз в самом начале наших мытарств сержант Налимов скомандовал:

– Рота, перекур десять минут!

И очень удивился, увидев Чучундру, не нырнувшего в туалет, а спокойно подпиравшего стенку.

– Я же не курю, товарищ сержант, – гордо сообщил Чучундра, рассчитывая возможно даже на какое-то поощрение.

Награда не заставила себя долго ждать.

– Не куришь? Молодец! – восхитился Налимов, – значит спортсмен. Так чего стоишь? Давай на турник.

Пока рота курила, наслаждаясь коротким забвением, Чучундра корячился на турнике, пытаясь подтянуться хотя бы раз.

Уже через неделю он первым кидался в туалет по команде «перекур», залихватски продувал папиросу, сминая гармошкой гильзу «беломорины» и курил, перекидывая ее во рту, как заправский урка.

Еще через пару недель Чучундра мог грамотно провести дискуссию о неоспоримых достоинствах «Беломора» фабрики имени Урицкого против папирос фабрики имени Клары Цеткин.

Чучундра пускал папиросный дым толстыми облаками, а Панфил читал нам очередной опус…

…Не накатив – не напишу ни строчки…Я опустился или выше стал?…Строф недопетых медленные точкиЗаклёпками вошли в страниц металл.Мне Муза подает портвейн в стакане.Спасибо, крошка, выпей! – Не хочу.Я осознал – я капля в океанеИ новому людей не научу.Все клонится к закату – жизнь, удача.Судьба, как полуспившаяся дрянь.А раньше было все совсем иначе…Осталось ли в бутылке, Муза, глянь!Давай уж до конца, сейчас забудусь.Ты сны мне навевай и песни пой.Я написал очередную глупость.Ты слышишь, Муза? Где ты? Чёрт с тобой…