– Конечно, Эдгар, – снова эта восковая неподвижность черт. Замороженная кротость.
– Тая, – тормошу её за плечо, – вернись ко мне. Она вздрагивает. Переводит взгляд на моё лицо. – Я… наговорил лишнего.
– Ты можешь говорить, что угодно, Эдгар, – снова хлопает она ресницами и обжигает синевой взгляда. – Тебе можно всё. Твоя кукла будет исправно говорить «мама», если ты её перевернёшь; хлопать глазами, если подёргаешь за ниточки. Напялит на себя блестящие камешки и платье, что ты выберешь. Утрёт всем нос, если ты прикажешь.
– Что происходит, чёрт побери! – сержусь я.
Она выходит из комнаты и приходит с сумочкой. Достаёт оттуда пачку денег и протягивает её мне. Вкладывает насильно в ладонь.
– Тётка велела вернуть. Просила отдать тебе. Ты ведь меня купил, Эдгар? Тебе мало было того, что я оказалась должна за рухнувшую инсталляцию? Нужно было ещё и тётку подогреть, чтобы наверняка получить в безраздельное пользование? Ну, так пользуйся! Приказывай. Я буду поднимать руки и ноги. Задирать их, когда тебе приспичит. Я всё выдержу, правда. И тебе совершенно не нужно напрягаться. Я уяснила. Выучила. Осознаю. Не подведу. Не переживай. Я сыграю такую рапсодию, что все твои кошёлки ахнут, а хрыч, которого нужно охмурить, будет пускать слюни на твоём плече. Я всё для тебя сделаю, Эдгар.
– Прекрати! – бью кулаком в стену. Боль немного отрезвляет.
– Как скажешь, Эдгар, – покорно опускает она глаза. – Слушаюсь. Ты же меня купил.
– Да, – произношу медленно и громко. – Я тебя купил.
[1] Книга В. Гюго называется «Отверженные»
Глава 70
Тая
«Я тебя купил» – мрачно и тяжело. Это словно утёс или барьер. Стена до неба, через которую мне никогда не перемахнуть.
– Когда тебе что-то очень нужно, все средства хороши, да, Эдгар? – давлюсь горечью и хватаюсь за горло. Ледяные пальцы помогают справиться с тошнотой и комом.
– Иногда – да, – соглашается он. Послушай, Тая… Я наворотил много чего, согласен. Это всё от эмоций. Бурлит во мне. Не позволяет порой адекватно думать и мыслить. Ты всё перевернула. С ног на голову. Многое изменилось с тех пор, когда я увидел испуганную девочку в ресторане, что барахталась в клубах пыли и огрызалась на хозяина. Я изменился. Ты, думаю, тоже. Просто выслушай меня сейчас. Я… готов начать всё сначала. С нуля. Забыть непонимание. Обиды. Хочу дать нам обоим шанс. Может, попробуем жить семьёй? Без всяких условностей и контрактов? Без этих вот моментов, – он отшвыривает в сторону деньги, словно они жгут ему руки.
Я ждала этих слов, наверное, слишком долго. Зачем ему всё это?
– Так хочешь, что готов отказаться от завтрашнего благотворительного бала? – слежу за его реакцией. Вижу, как он напрягается. Как становится каменным тело. Как сжимаются упрямо губы. Он молчит. Не готов. Но и произносить вслух это не решается. Где грань между абсолютной честностью и ложью? Недомолвками, за которыми начинается недоверие.
– Не волнуйся, мы пойдём завтра на бал. Я обещала. Я сказала, что буду рядом с тобой до тех пор, пока нужна тебе.
– Ты очень, очень нужна мне, Тая Гинц.
Он делает шаг вперёд. Подходит совсем близко. Протягивает руку, но так и не решается коснуться меня. Его ладонь – раскрытая и беспомощная – маячит рядом, как осенний лист, что задержался чудом на ветке наших отношений, но готов вот-вот сорваться. Облететь. Покинуть родное дерево. И я подхватываю его. Не даю упасть. Сжимаю его предплечье.
– Притворись, что любишь, Эдгар Гинц. Сделай вид, что умеешь испытывать эти чувства ко мне. Сделай так, чтобы я поверила. На миг. Мне много не нужно, правда. Для девочки, что слишком долго жила без любви, поверить несложно. Для девочки, которую без конца кидало по жизни в разные стороны, достаточно нежных объятий и взгляда, чтобы подумать, что она хоть кому-то нужна.
Он качает головой, пытается что-то сказать, но я кладу ему палец на губы. Точь-в-точь как он.
– Не нужно слов. И, наверное, не нужно тела. Это только всё усложняет. Любить телом проще. Понятнее, наверное. Любить душой – та ещё задача.
Я глажу его по вискам. Смотрю в глаза. До головокружения. До нервной дрожи – так он близок сейчас ко мне, так желанен. Я тянусь, чтобы провести пальцами по острым скулам, поправить упавшие на глаза волосы. Скребу ногтями по аккуратной щетине – обожаю его полностью и без остатка. Он пытается дотянуться губами до моей ладони. Я уворачиваюсь.
– Я твоя, Эдгар. Тётка… не удивительно. Ожидаемо, понимаешь? Мне её жаль немножко. Недалёкая, злобная, нелюбимая. Всю жизнь прожила в дерьме и склоках. Вечно что-то доказывала, чего-то добивалась. Какой-то вселенской справедливости, что ли. Все ей должны. И государство, и я. Квартира, в квартиру. В отношениях – только расчёт. По-своему, наверное, она меня любила. Как могла. Насколько позволял ей узкий её внутренний мирок.
– А я? – произносит он хрипло и, не удержавшись, впечатывается в меня телом. Вжимается бёдрами. Почти стонет, уткнувшись в мою макушку.