Тот, кто может все

— А я в этом доме чувствую себя хозяином. И я решаю, как и в какой позе мне принимать гостей, — ответил я спокойно, но без хамства в голосе, просто как уверенный в своей правоте человек. Это, как правило, остужает горячие, излишне самоуважительные головы.

— Даже так… А я думал, что хозяина дома я только что принял к себе на работу водителем. Жену мою будет возить… Но ты мне тоже нравишься. Я люблю людей, которые не особенно склонны смущаться авторитетами. Ты же, кажется, бывший военный… Расскажи мне, как живешь, чем занимаешься на пенсии…

— Плохо живу. Денег никогда не хватает, — признался я сразу. — Ездил вот из своей деревни в областной центр, работу искал.

— Нашел?

— Нет.

— А что ты умеешь делать? Какая у тебя воинская профессия?

— По профессии я — диверсант. Хотел устроиться куда-нибудь начальником охраны. С этим я справился бы.

— Коллега, значит, — оживился Михаил Венедиктович. — Я тоже по воинской профессии — диверсант. Только я, как человек серьезный, отлично понимаю, что диверсант — это не охранник. Диверсант умеет охрану обходить… А охранник должен этого не допустить.

— А как не допустить, если не знаешь основные методы работы диверсантов? — уже второй раз за сегодняшний день вступил я в один и тот же спор.

— Ну, рациональное зерно в твоих размышлениях присутствует. Только мой начальник охраны с тобой не согласится. А он парень серьезный. И убить может. А что ты еще умеешь делать?

— Драться умею, убивать умею. Голыми руками…

— А не стар ты для этого?

— Проверьте, — просто предложил я.

— Гоген… — позвал Михаил Венедиктович, естественно, не французского художника-постимпрессиониста, а сипловатого, так и стоящего в дверном проеме. — Проверь…

— А не слишком он стар для меня, Михаил Венедиктович?

— Просится человек. Сам просится… — Полковник посмотрел на меня с усмешкой: — Гоген — это мой начальник охраны. Не обижайся, если он тебя сейчас убьет.

— Тогда и вы не обижайтесь, если я его убью.

— Ну-ну… Убей его, Гоген, я тебе приказываю… — Полковник, будто бы не сомневаясь в конечном результате, налил себе в бокал остатки вина из бутылки и сделал большой жадный глоток. Мне его жадность на вино показалась противной, и я принял наконец-то окончательное решение. До этого я еще не знал, как мне относиться к Полковнику, но когда он так вот просто желает распорядиться чужой жизнью, не вдаваясь в то, что это жизнь человеческая, к тому же жизнь пожилого человека, — это наказуемо. А я как раз из тех, кто умеет наказывать. А наказывать человека, который тебе еще и противен, вообще не сложно.

Сипловатый принял якобы боксерскую стойку. Но уже по тому, что держал кисти прямо, я понял, что он не боксер. Боксеры кулак подгибают. Я тоже принял стойку, только кулаки не сжал, а держал ладони раскрытыми, с поднятыми кверху пальцами. По конституции тела сипловатого я легко понял, что он предпочтет бить прямыми ударами, потому что боковыми бьют, как правило, люди широкоплечие, с мощной спиной. Не ожидая от меня, в силу моей заметной седины, проявления мало-мальской реакции, сипловатый шагнул вперед и довольно резко, хотя и неумело, пробил классическую «двойку» — прямые левой и сразу же правой. От удара левой руки я голову отклонил чуть влево, словно подставляясь под правую руку. А правая рука уже полетела вперед. Я же тыльной частью своей правой ладони просто отвел его руку вправо от себя, сделал скользящий подшаг вперед, за спину противнику, ухватил левой рукой его за челюсть, а правый локоть упер в затылок и совершил резкий рывок головы в сторону. Послышался хруст шейного позвонка. Но я свою левую руку тут же просунул сипловатому под подбородок, удерживая его уже безжизненное тело от падения. А правая моя рука уже легла на рукоятку пистолета за поясным ремнем на спине сипловатого, и большой палец успел нажать на предохранитель.

— Что с ним? — словно бы не понял ситуацию Полковник, глядя в закрытые глаза своего уже бывшего начальника охраны.

— Мертв… — спокойно ответил я. — Я его убил, как и обещал. Вы не обиделись?

Наши взгляды встретились, несмотря на полумрак комнаты. И он, в эту минуту представший передо мной откровенным слюнявым поросенком с довольно мерзким взглядом мелких поросячьих глаз, словно бы что-то почувствовал, прочитал в моем взгляде приговор себе. Наверное, Полковник был очень чувствительным человеком, и только потому его еще не убили. Он бросился к столу, где у него лежал пистолет, успел схватить его, но я в это время уже оттолкнул от себя тело сипловатого и послал пулю Михаилу Венедиктовичу в затылок. Пуля прошла навылет, снеся ему заднюю часть черепа вместе с мозгом. На выстрел в комнату тут же ворвался человек с кухни. Но он был без оружия, и я сразу свалил его вторым выстрелом. Прямо в сердце. После чего шагнул в сторону, сунул руку под подушку дивана, забрал свой кастет и, сунув его в карман, вышел на крыльцо.

— Аркадий! — позвал я, памятуя, что калитка закрыта снаружи на замок.