Тот, кто виновен

И мы еще как увидели!

Профессор Ошацки, или, по крайней мере, то, что от него осталось, лежал на полу, в какой-то луже, от которой пахло кровью и рвотой. Он тяжело дышал – а значит, был жив, – но кожа и кости, которые виднелись из-под задравшейся ночной рубашки, никак не могли быть телом взрослого мужчины. Скорее дистрофичного ребенка.

Он жалобно стонал, не открывая глаз. Я был уверен, что он даже не заметил нашего появления.

Рядом с ним лежала опрокинутая капельница, от которой к правой руке тянулась гибкая трубка.

Я поднял установку с капельницей, не отсоединяя катетера.

– На счет три? – спросил я Космо, и тот кивнул.

Я боялся, что кости психиатра, как стекло, разрушатся в наших руках, но мы не могли оставить его лежать на полу, поэтому подняли на кровать, с которой он, видимо, упал.

Он был легче Йолы. Черт, он казался не намного тяжелее Мистера Триппса.

Космо включил настольную лампу: света предвечернего солнца, который проникал в комнату, преодолев толстые, изъеденные молью льняные шторы, было недостаточно.

– Здравствуйте, профессор Ошацки! Вы нас слышите?

Я коснулся его предплечья в надежде, что он откроет глаза, но боль, видимо, была слишком сильной. Он отчаянно сжал веки, словно боялся ослепнуть, если хоть на секунду посмотрит на свет.

Его дыхание было прерывистым и пахло – как и весь воздух в гостиной – гниением и разлагающейся кожей.

– Странно, – сказал Космо, оглядевшись в комнате.

– Что?

– Кровать!

Я отошел на шаг и понял, о чем он. Немногочисленная мебель в гостиной была старой и потертой. Кровать же, на которой лежал Ошацки, представляла собой суперсовременную медицинскую модель с электроприводом.

– И вот на это взгляни!

Космо подошел к шкафам из темного орехового дерева, которые занимали всю стену с соседней комнатой, полки были скрыты за темным стеклом. Он открыл одну дверцу и указал на содержимое шкафа.

Там, где когда-то, наверное, стояли книги, цветочные ваза или сувениры из поездок, лежали медикаменты, одноразовые перчатки и прочие медицинские принадлежности.

Я бросил взгляд на пластиковую бутылку на капельнице.

– Это морфий, – сказал я.

Практически в тот же момент я услышал щелчок – как будто щелкнули выключателем.

– Для того, кто якобы разорился, у него неплохой запас! – Космо открыл ящик, который также был полон лекарств.

– Теперь ты тоже знаешь, как он распорядился деньгами за выданное заключение!

Я снова услышал щелчок, и тут Ошацки открыл один глаз. Наши взгляды встретились, и я понял, откуда исходил этот звук. Ошацки держал в руке маленький пульт дистанционного управления, с помощью которого дозировал морфий. Я слышал про такие устройства, когда собирал материал о раке одного из моих персонажей.

– Здравствуйте, – сказал я. – Не бойтесь. Я…

– …я знаю, кто вы! – простонал он.

Щелк.

– Вы написали заключение о родителях моей приемной дочери!

– Йолы.

Щелк. Щелк.

– Да, ее так зовут!

Он открыл другое веко.

– Она еще жива?

Его глаза были цвета грязного желтка. Химиотерапия не только лишила его всех волос, но и разрушила печень.

– Не знаю! – признался я. – Надеюсь…

– Что вы сделали? – перебил он меня неожиданно жестко.

– Я? Ничего. Ее похитили.

– Вы мерзкая свинья!

Космо повернулся в нашу сторону, вероятно, так же, как и я, удивленный силой в голосе, с какой умирающий неожиданно начал меня ругать. Я переживал дежавю и вспомнил о жертве самоподжога в Вестэнде.

– Вам нельзя нарушать закон!

– Послушайте, вы ошибаетесь! Я не имею никакого отношения к исчезновению Йолы. Думаю, это люди, которые вам заплатили.

– Хорошие ребята.

Щелк. Щелк. Щелк.

Ошацки в изнеможении снова закрыл глаза и какой-то момент выглядел умиротворенным, пока его тело не сжалось судорожно и он не выплюнул – буквально – следующие слова:

– В отличие от вас! Вы дьявол. Выродок.

Слюна капала у него из рта, и, пока я наблюдал за нитью, которая тянулась с его подбородка на запавшую грудь, услышал, как перед входной дверью остановилась машина.

Я посмотрел в окно. На Космо, который пожал плечами. Потом снова на старика, который изобразил нечто, похожее на дьявольскую ухмылку.

Щелк.

Наконец я взглянул на капельницу – уровень жидкости в которой за последние секунды не опустился ни на миллиметр – и понял свою ошибку.

Это не дозатор морфия у него в руке.

Впереди открылась входная дверь, и я услышал, как по коридору зашагали тяжелые сапоги.

А тревожная кнопка!

Космо повернулся к другому выходу, но оттуда тоже послышались шаги. Все пути оказались отрезанными.

Мой сотовый зазвонил странной, незнакомой мне мелодией. Я ответил, как в трансе, не подумав, что сейчас неподходящий момент для телефонного разговора: сейчас, когда в гостиную вошли двое полицейских в черной униформе.

– Твоя дочь, – сказал голос, который показался мне смутно знакомым. – Йола, – добавил он.