Тот, кто знает. Книга первая. Опасные вопросы

Мама, однако, не была сторонницей столь суровых мер и попыталась вступиться за младшую дочь:

— Но это же совсем другое дело, Саша. Это не просто поход в кино, это шанс, который, может быть, больше никогда ей не выпадет. Ты же видишь, девочка просто бредит кинематографом. Это окажется для нее событием, которое она не забудет всю свою жизнь. Ну Саша!

Но отец был непреклонен.

— Она дала слово, что будет все лето заниматься и ни разу не пойдет в кино.

— Но она и так целыми днями сидит над тетрадками! Она не гуляет, воздухом не дышит, с подружками не играет, только в магазин бегает. Девочка вообще зачахнет в четырех стенах, — умоляла мама. — Саша, ты же видишь, ребенок старается изо всех сил, ну пусть она пойдет с Люсей, а? В конце концов, ты должен признать, что Наташа не может провести три месяца за учебниками, это непосильно даже для взрослого человека. У нее каникулы, и ты мог бы сделать поблажку хотя бы на один вечер. Ведь вечерами мы все приходим с работы, и она все равно уже не занимается.

— Я сказал — нет. И закончим на этом. Пусть Люся сходит на просмотр с какой-нибудь подружкой.

Наташа сорвалась с места, умчалась в ванную, накинула изнутри на дверь крючок и дала волю слезам. Улыбка судьбы померкла и мгновенно превратилась в безобразную гримасу.

Из ванной она вышла только после того, как вернувшаяся после ночной смены Ниночка принялась исступленно дергать ручку двери:

— Эй! Кто там заперся и сидит? Наташка, ты, что ли?

— Я, — пискнула Наташа, обессилев от слез.

— Давай открывай, у меня там белье замочено, мне стирать нужно.

Наташа откинула крючок и рванулась в коридор, надеясь проскочить в свою комнату, где уже никого не было, все ушли на работу, и никто не помешает ей всласть предаваться обрушившемуся на нее горю. Но проскочить мимо Ниночки оказалось не так-то просто. Девушка ловко перехватила ее и повернула лицом к себе.

— Это что за концерт на летней танцплощадке? Почему рожа опухшая? Почему слезы?

Обхватив Ниночку за талию и уткнувшись мокрым лицом в ее пышную юбку-«колокол», Наташа снова разрыдалась. Понемногу соседке удалось-таки добиться от нее более или менее внятных объяснений.

— Да ты что? — расширив глаза, переспрашивала Нина. — Неужели тебя не пустили?

Наташа отрицательно помотала головой, борясь с новым приступом рыданий.

— Из-за каких-то паршивых троек?

— Угу.

— А Люська что? Даже словечка за тебя не замолвила?

— Не-а.

— Так и сидела молча?

— Да она всегда молчит, она у нас такая, — Наташа попыталась заступиться за любимую сестру.

— Знаешь, что я тебе скажу, Натаха? Твои родители — суки бессердечные. А Люська твоя — сволочь, каких еще поискать. Если бы у меня жених в больницу попал, я бы днем и ночью возле него сидела, по фестивалям не шлялась бы. А ей, выходит, на Козакова посмотреть дороже, чем родной жених. И папаша твой хорош, из-за каких-то паршивых троек тебя такой радости лишил. И мамаша твоя тебе тоже, получается, не защитница. Бедная ты, бедная, никто тебя не любит. — Ниночка сочувственно вздохнула. — Да кончай ты плакать, слезами горю не поможешь.

— Я не могу, — выдавила Наташа, — оно само… плачется… я стараюсь, а оно плачется…

Нина решительно развернула ее и потащила к себе в комнату.

— Давай выпьем по пять граммов, сразу полегчает.

Горе Наташино было столь велико, что она даже не сообразила, о чем говорит соседка. Девочка молча сидела на стуле и тупо смотрела, как Ниночка достает из буфета бутылку с некрасивой этикеткой и разливает в две рюмки прозрачную, как вода, жидкость. «Наверное, это водка», — подумала Наташа с полным и даже удивившим ее безразличием. Нина подняла свою рюмку.

— Давай. За любовь проклятую! — провозгласила она.

Наташа залпом выпила содержимое маленькой рюмочки, закашлялась, все так же молча встала и ушла к себе. Выложила на письменный стол тетрадки и учебники, достала ручку и приготовилась заниматься. Очнулась она только часам к пяти, с удивлением обнаружив, что спит, положив голову на руки поверх тетради с упражнениями по русскому языку. Жутко болела голова, отчего-то тошнило, и очень хотелось пить. С трудом поднявшись, Наташа побрела на кухню, чтобы налить себе воды из-под крана.

На кухне Марик жарил яичницу с колбасой. Из стоявшего на столе желтого приемника «Спидола» раздавалась задорная летка-енка, и юноша притопывал ногой в ритме танцевальной мелодии.

— Что с тобой? — испуганно спросил он, взглянув на Наташу.

— Ничего, — вяло ответила девочка.

— Да ты бледная как полотно! Ты заболела?

— Да… кажется.

— Что у тебя болит? Горло? Температура есть?

Марик наклонился, чтобы губами пощупать ее лоб, и внезапно резко отшатнулся.

— Чем от тебя пахнет?

— Не знаю. — Наташа попыталась пожать плечами, но не удержала равновесия и едва не упала. Марик подхватил ее и усадил на табурет.

— Ты что, пила?

Девочка молчала. Марик начал трясти ее за плечи, громко повторяя вопрос:

— Что ты пила? Когда? Сколько ты выпила? Наташа, отвечай немедленно, что ты выпила и сколько?

— Водку… кажется… Не кричи на меня.

— Сколько ты выпила?

— Не знаю… немножко.

— Сколько немножко? Один глоток? Два? Три?