Ира послушно разделась, накинула халат и с размаху плюхнулась на кушетку, которая под ее весом угрожающе заскрипела и пошатнулась. Кушетке этой – сто лет в обед, ее Наташа купила вместо дурацкой пружинной никелированной кровати, когда Ира только еще в шестой класс пошла. Больше десяти лет назад. Кушетка, наверное, из фанеры сделана или из чего-то подобного, ее давно пора было выбросить, узкая, хлипкая. Но Ира все тянула, тянула… Как только появлялись деньги, забывала о решении приобрести удобный современный диван и тратила их на тряпки. Тряпки же важнее, это и ребенку понятно, в тряпочках она на людях бывает, ими красоту свою подчеркивает, а спать – ну что ж, спать можно и так, не велика важность. Что толку в хорошем диване, если его владелица будет ходить одетая черт-те как, на нее и внимания-то никто не обратит.
– Скрипит, – как бы между прочим заметила Наташа, прислушавшись к жалобному голосу кушетки.
– Скрипит, – радостно подтвердила Ирина, – скоро, наверное, развалится. До одиннадцатого декабря бы дотянуть, а там пусть как хочет. Ой, Натулечка, какая же я счастливая!
Наташа вдруг снова сделалась серьезной, и Ира поняла, что сейчас соседка снова затянет прежнюю волынку насчет замужества без любви. Так и оказалось.
– Ира, ты уверена, что поступаешь правильно? Ты хорошо подумала? Может, отступить, пока не поздно?
– Так поздно уже, Натулечка, поздно отступать-то! Чего ты глаза такие страшные сделала? Не бойся, я не беременна. Отступать можно было, когда Игорь мне предложение делал, вот тогда можно было сказать, что, мол, давай не будем торопиться, давай чувства проверим, да нам и без свадьбы очень даже хорошо живется, буду приходить к тебе по-прежнему три раза в неделю. А теперь куда же отступать? Сказать, что передумала? Ни один нормальный мужик этого не простит, да и его родители тоже. Я больше не смогу приходить в этот дом. И все мои усилия пойдут коту под хвост. И вообще, Натуля, не боись. Все будет тип-топ. В конце концов, мне же нужно за кого-то выйти замуж. Если бы твой Марик был холостым, я бы его окрутила, чтобы он меня в Америку увез. Что, не веришь?
– Не верю, – с улыбкой ответила Наташа, хотя глаза ее почему-то оставались серьезными и даже печальными. – Зная тебя, могу предположить, что ты обязательно попыталась бы. Но, зная Марика, могу тебе с уверенностью заявить, что с ним этот номер не прошел бы.
– Да ладно, – презрительно протянула Ира. – Такой уж он прямо волшебный, этот Марик. Все мужики одинаковые, к ним только подход разный требуется. Ну чего ты злишься? А, Натулечка? Что я опять не так сказала?
Ира ясно видела, что в Наташе закипает ярость, но никак не могла понять, из-за чего. Неужели из-за того, что она сказала про Марика? Марик, Марик… Наташка с Бэллой прямо свихнулись на нем, только и разговоров, мол, Марик то, Марик се, Марик приедет, Марик уедет. Приедет и уедет, а жизнь будет продолжаться. Наташку только жалко, она так переживает, хочет как лучше, последние деньги готова истратить на то, чтобы не стыдно было перед богатым Мариком за нашу нищую коммуналку. Глаза ввалились, щеки запали, работает как проклятая, все домашнее хозяйство тянет, заодно за Бэллой ухаживает, старуха в последнее время сильно ослабела, часто болеет, то сердце у нее, то давление, то ноги, то печень. Ира, конечно, помогает, как может, но времени-то у нее тоже для этого немного, в институте занятия до вечера, потом, через день, – к Игорю, повинность отбывать, разговоры умные вести.
А Наташка-то и вправду на что-то разозлилась, даже не разозлилась, а обиделась, вон на глазах слезы появились. Наверное, она думает сейчас о том же, о чем и сама Ира. Что она устала, что у нее больше нет сил бежать этот бесконечный кросс, что предстоит ремонт, а это всегда хуже стихийного бедствия…
– Натулечка, ты из-за ремонта не переживай, – неожиданно сказала Ира. – Я не возражаю, пусть будет ремонт. Наверное, ты права, его действительно нужно сделать. Я помогу тебе, ты только скажи, что от меня требуется. Ну хочешь, я перестану ездить к Игорю и буду по вечерам готовить обеды для рабочих? Хочешь?
– Хочу, – кивнула Наташа. – Спасибо за инициативу. Ты меня очень выручишь, если будешь делать хотя бы это.