Тот, кто знает

– Да нет, это я сама напросилась. Ввалилась к ним в комнату и стала требовать ответа, почему они не пошли на тренировку. Если бы не спросила, неизвестно, когда бы они сообразили, что нужно поговорить со мной. Смешно…

– От чего тебе смешно?

– Выросли они. Как-то быстро все получилось, я и спохватиться не успела, а пора уже об институте думать, об армии. Я к ним отношусь как к несмышленым малышам, а они уже профессию себе выбрали. Сами решения принимают. У вас с Мариком тоже так было?

– Точно так же, золотая моя. Не переживай, все нормально. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Вопрос показался Наташе странным. Он звучал так, словно Бэлла Львовна дает ей понять, что пора уйти, если нет больше никаких дел. С чего бы это?

– Вы меня выгоняете? – напрямик спросила Наташа. – Я вам помешала? Извините.

– Да ты с ума сошла! – возмутилась соседка. – Как это ты можешь мне помешать? Я имела в виду, не хочешь ли ты кое о чем поговорить со мной.

– О чем?

– О тебе. И о твоем муже. Мне давно кажется, что у вас не все гладко. Но в последнее время все стало как-то иначе. Нет? Мне показалось?

Наташа бросила испуганный взгляд на мать, но та увлеченно смотрела телевизор. Наушники надежно защищали ее слух от всего, что могло бы нарушить ее душевное равновесие.

– Что вы, Бэллочка Львовна, – залепетала Наташа, чувствуя, как запылали щеки, – у нас все хорошо. Просто Вадик очень много работает, сильно устает, поэтому вечерами бывает злым и раздражительным. Вот соберем деньги, отселим Люсю с Катюшей, ему не нужно будет так много работать, он отдохнет, успокоится. Все хорошо, честное слово.

– Золотая моя, – усмехнулась Бэлла Львовна, – мне семьдесят шесть лет. Я еще недостаточно стара для того, чтобы впадать в маразм. Но в то же время достаточно немолода, чтобы кое-что понимать в жизни. Ты давно разлюбила Вадима, это видно невооруженным глазом.

– Вам видно? – глупо спросила Наташа.

– Конечно. Со стороны просматривается просто прекрасно. Я еще удивляюсь, как сам Вадим этого до сих пор не понял.

– Он хороший муж и хороший отец, – продолжала упорствовать Наташа. – Я не имею права его не любить.

– Деточка, – понизив голос, сказала соседка, – слово «любовь» и слово «право» не могут лежать в одной плоскости. Эти слова из совершенно разных опер.

– А как же стабильность семьи? Все общества и все государства за это борятся, а вы меня уговариваете бросить мужа. Бэллочка Львовна, да вы ли это?

– Я, золотая моя, я. Теперь сядь и послушай старуху. И дай слово, что не станешь вскакивать, махать руками и кричать на меня.

– То есть сидеть молча, – уточнила Наташа с улыбкой.

– Нет, почему же, можешь задавать вопросы или подавать уточняющие реплики, только, пожалуйста, без сильных эмоций. Так вот, Наташенька, что я хочу тебе сказать. Семья – замечательная вещь, а хорошая семья – это просто прекрасно. Когда семья создается, она стоит очень близко от понятия «любовь». Практически вплотную. Но это изначально разные вещи, понимаешь? Принципиально разные, как цветок и железнодорожный состав или как симфоническая музыка и плавающая в море рыбка. Разные вещи существуют по разным законам, они по-разному возникают, по-разному развиваются и по-разному умирают. Они идут разными путями. Просто в какой-то момент их дороги пересеклись, и двое любящих друг друга людей создают семью. Образ понятен?

– Да, вполне, – кивнула Наташа, все еще не понимая, куда клонит соседка.

– Идем дальше. Семья начинает жить и развиваться по своим законам, любовь же идет собственной дорогой. Иногда, если сильно повезет, эти дороги совпадают на протяжении всей жизни. Но это не правило, а исключение, и ты должна это понимать.

– Я понимаю.

– Очень хорошо. Когда дороги расположены на близком расстоянии, человек может идти одновременно по обеим, как по параллельным доскам. Но если эти дороги расходятся слишком далеко, приходится делать выбор. Либо сохранять семью, наплевав на любовь, либо выбирать любовь, разрушая семью. Это не катастрофа, это нормальное положение вещей. И тогда человек останавливается и начинает прикидывать, какую дорогу ему выбрать, потому что идти по обеим он уже не может, длины ног не хватает.

Наташа так явственно представила себе человека, идущего под двум расходящимся доскам, что невольно прыснула. Зрелище и вправду было уморительным. Сначала воображаемый мужчина подтягивал брюки, чтобы не тянули, потом пытался идти на полусогнутых ногах, потом прибегнул к помощи палки, опираясь на которую делал крохотные трудные шажочки то одной ногой, то другой, потом доставал до далеко разошедшихся досок только носками ботинок. И в конце концов упал. Лицом в грязь, между проклятыми досками. Да еще и руку подвернул.