– Это да, – вздохнул прадед. – Всё бы отдал, чтобы ещё раз расслышать, как лес шепчет, как берёзы беседу ведут. А клён? Нет, ну ты видел тот клён?
Дом Сидоренко стоял на окраине леса. Считай последний на улице. Поэтому грибы, дикоросы и дикие ягоды в доме не переводились. Отведал Боря и груздей солёных и морса из морошки попил, но кто-то постоянно подливал в кружку первача.
И сантехник вдруг понял, что в бане стоит и вениками машет. Ибо банщик он. А Стасян на полке валяется распаренный, довольный и говорит:
– Слушай, а я ведь всё вспомнил. В том числе и пин-код от карточки. У меня там зарплата за три месяца должна быть и премиальные за подбитую технику. Точно сумму не скажу, но если прадеда решил в город свозить, то сразу слуховой аппарат ему и купим. Да Боря?
– А то, – ответил Глобальный, потянулся к ковшику с водой, чтобы отпить, а там не вода, а снова первач.
Следующий фрагмент, который помнил Боря, это как стоит на улице за баней в полотенце и в сланцах и смотрит на то, как уже разделанного кабана смолят. Дед с отцом по очереди горелкой орудуют, чтобы волосы сгорели, и кожа до желтизны дошла. А следом Стасян в тазике уже первое мясо в уксусе замачивает на шашлыки. Моргнул, а вот уже ногу перцем натирает и солью.
– На ужин ещё и рульку сделаем, – донеслось от крановщика. – Такую вкуснятину сварим, что пальчики оближешь. Я тебе, брат, обещаю!
Боря кивнул. Но как-то неудачно и слишком быстро. А в следующий момент вдруг понял, что видит небо. И мужики его обратно в баню тащат. Отмывать спину в грязи и отпаивать ядом, чтобы обилие чистого воздуха и кислорода в организме нивелировать.
Вроде только длинно моргнул Боря, а уже с шампуром на лавочке сидит, на звёзды смотрит. Одетый, тёплый и расслабленный. Ветер ему нипочём. А рядом Макар Берёзович сидит в свете с крыльца, из бутыля стеклянного на пять литров как из пакета молока подливает в кружку и заговорщицки подмигивает:
– Не, Боря. Стасяну жениться рано. Он ещё мал. А тебе – надо. Ты вон какой слабенький. Бабу тебе надо. На ветру качает. Без помощи женской тебе никуда. Рука хозяйки в доме нужна. А если ты мост, всякий по тебе ходить будет. Но дама сердца твоя нет-нет, да с динамитом навстречу выйдет. И всем покажет, кто ездить на тебе привык. Так что, устроим свадьбу, чи шо?
– Устроим, – кивнул Боря. Правда, не решив для себя ещё на ком.
«Это гастербайтеров в стране сколько угодно может быть, а жена должна быть одна, так положено. И чтобы не ложить на то, что положено, слушаться надо или хотя бы делать вид», – добавил что-то важное внутренний голос на грани шёпота.
Но самогон сделал выбор за него. Так как проснулся сантехник от луча света в глаз на кровати с периной. А на плече спала дама с пышной косой. Оба на большой подушке из пуха они. И оба – голенькие.
– Ты кто? – спросил Боря, и тут же об этом пожалел, так как изо рта едва песок не посыпался.
Пустыня там, а в горле барханы.
– Раиса, – ответила русая и голубоглазая девушка с улыбкой и лёгкими веснушками на носу. – Рая же! Или как ты ночью говорил? Раечка-заечка?
– Я? – ужаснулся Боря, тут же подскочив на скрипящей старыми пружинами кровати. Она в прогиб, но матрас на ней плотный, мягкий. И одеяло греет что надо. Аж вспотел весь.
«Наверное, поэтому и разделись», – робко добавил внутренний голос.
Но как-то совсем неуверенно.
Глава 25 - Туда и обратно-3
Смотрит Боря на Раису, а она мадама серьёзная. Одеялом не прикрывается, как после жаркой ночи в кинофильмах. Напротив, откинула и смотрит с вызовом.
А деве той лет двадцать на вид. Пышненькая она, но не толстая, осиная талия и грудь что надо, с сосками мягкими и завораживающими. Взгляд ясный и глубокий как омут. Но в гляделки играть некогда. У обоих из одежды только – стыд. И с этим надо что-то делать. А то грудь уже до последней родинки запомнил, а в глазах утонуть времени не было.
«Но позвольте, а какова была предыстория вопроса?» – надев воображаемое пенсне, тут же полюбопытствовал внутренний голос, как часто бывает у джентльменов, проснувшихся после самогона чёрт знает где, и чёрт знает с кем.
– Ты! – решительно заявила дива, отвечая на предыдущее уточнение.
Затем она приподнялась на кровати, от чего грудь колыхнулась. И Боря понял, что если смотреть на неё, то глаз не видно, а жажда на время пропадает, как и все вопросы. Это явно была грудь Шрёдингера. Смотришь на такую и мир на время как бы пропадает. Он есть и нет его одновременно.
С трудом отведя взгляд, сантехник осмотрелся. А он в комнате чей-то. И в доме каком-то. И судя по вставшему солнцу, утро уже, завтракать пора. Но дополненной реальности поблизости не видать, чтобы объяснить каждый остальной момент. Не добрались гаджеты заморские до глубинок сельских. Только штаны видно на стуле. И кроссовок на подоконнике валяется один, а другого не видать.