Тот самый (СИ)

Почему я оказался в том загородном доме, в компании Мириам — мы не говорили. Думаю, шеф и так всё прекрасно понимал. А если всё понятно — нафига сотрясать воздух?

Заслышав шум двигателя Хама, на крыльцо выскочила Афина — на солнце волосы её, как у Мальвины, отливали благородной платиной.

Мне сделалось стыдно: о том, что мы с шефом живы-здоровы, девчонок никто не предупредил…

— Марш работать, — бросил шеф вместо приветствия, величественно взойдя на крыльцо. Афина тут же понурилась, как побитая собачонка. — Я с вами потом разберусь.

Девушка убежала — лишь спина мелькнула в проёме. А я с укоризной посмотрел на Алекса.

— Они не виноваты, — сказал я. Нетрудно было догадаться, за что девчонок ругают: за то, что отпустили меня, грешного… — Я сам так решил. Это мой выбор.

— Ты ничего не знал, — откликнулся отец Прохор ломающимся баском. — Нельзя сделать выбор, не ознакомившись со всеми переменными. — А девы сии прощёлкали главное: дай тебе вовремя лекарство, не пришлось бы теперь убивать.

— Амальтея дала, — в дверях показалась хмурая Антигона. На плечах — шаль, косая чёлка заведена за ухо. — Мы не идиотки. И были уверены: лекарство подействовало. Сашка не станет вурдалаком.

Все — святой отец, шеф, Гиллель — дружно посмотрели на меня. Я стоял, пень пнём. А что тут скажешь?

— Темны дела твои, Господи, — широко перекрестившись, чудо-отрок прошел мимо меня в дом. На груди его, подобно маятнику, раскачивался большой металлический крест. Кажется, он называется панагия…

В кухне ждала бледная Амальтея. Девчонка и так отличалась некоторой монохромностью, но сейчас лицо её настолько контрастировало с чёрными дредами, что казалось посмертной маской. Подводка на глазах чуть расплылась, и сходство усматривалось уже не с добрым зверьком пандой, а скорее, с черепом.

— Шеф, я…

— Уйди с глаз моих.

Амальтея сорвалась с места. Не глядя на нас, выскользнула в коридор…

— Зря ты так, — сказал отец Прохор. — Девы, судя по всему, здесь ни при чём.

— Девы, святой отец, всегда причём, — назидательно ответил шеф. — Много песен, много крови, за прекрасных льётся дам… — повернувшись спиной, он принялся копаться в одном из шкафчиков. — Я их потому выгнал, — пояснил он, не оборачиваясь. — Что боюсь сорваться. Как любой нормальный человек, который чувствует за собой вину, и хочет переложить её на чужие плечи… А подставлять эти самые плечи — входит в должностные обязанности моих сотрудниц.

Я не сразу уловил смысл речей шефа, и только продравшись через жуткий канцелярит…

— Если подумать, — сказал я. — Во всём виноват я сам. Один. Я всё-таки кадровый офицер, а не кисейная барышня. Ну, бывший офицер. И тем не менее…

— Бывших в нашем деле не бывает, — в кухню впёрся Котов. Был он злой, как чёрт, и вонял гарью. — Дайте что-нить выпить, люди добрые.

Алекс к тому времени вернулся к столу, держа в одной руке большую закупоренную бутыль без этикетки, а в другой — картонную коробку с рюмками. Расставил всё это на столе — рюмки оказались серебряные, а жидкость в бутылке такой прозрачной, что на первый взгляд была не видна.

— Нашли еще один схрон, — скинув вонючую куртку в дальний угол и широко усевшись на табурет, докладывал майор. — Небольшой, голов на десять. И всё — дети, — он тихо, но отчётливо выругался. Отец Прохор перекрестился, Гиллель, который ещё не сказал ни слова, просто прикрыл глаза, словно читал молитву.

Алекс сжал рюмку. Пальцы его побелели, и если бы рюмка была из простого стекла, она бы лопнула.

— Помянем, — коротко сказал он, разливая самогон. Когда очередь дошла до сторожа, шеф споткнулся. — Шемайя, я не могу поручиться за кошерность…

— Ничего, — сторож взял рюмку осторожно, двумя пальцами. — Сейчас это не важно.

— Трефное для жида — что мозговая кость для пса, — ехидно заметил отец Прохор.

— Святой отец, — осуждающе нахмурился Алекс.

— Извините, — чудо-отрок насупился, нахохлился на табурете, как больной воробышек. — Не удержался.

— Там самому старшему — не больше семнадцати, — гнул своё Котов.

Вероятно, товарищу майору надо было выговориться. В его громадной ладони рюмка тонула, как напёрсток.

— Ладно, в общем… — начал Алекс. — Не чокаясь.

— Царствие им Небесное, — кивнул святой отец.

— Все там будем… — философски согласился Котов.

— Выпей, — шепотом подсказал шеф, наклонившись к моему плечу. — Есть не рекомендую, да ты и не сможешь… Но выпить — выпей.

Я послушался. Расплавленный свинец потёк по пищеводу, взорвался в желудке огненной белой звездой, а затем рванул наружу.

Слёзы брызнули из глаз, из ноздрей, изо рта… Во всяком случае, я надеюсь, что это были слёзы.

Платок, который мне протянули, покрылся красными пятнами.

Сквозь корчи я всё время чувствовал на себе напряженный взгляд Алекса. Остальные моего состояния деликатно не замечали…

— Итак, что мы имеем, — начал Алекс, после третьей рюмки наконец-то бросив на стол порезанную кубиками краюху, раздерганный на перья лук и банку говяжьей тушенки — крышку он просто сдёрнул, вспоров армейским ножом. — Четверых в отключке, в разных концах города…

— Пятерых, — вставил отец Прохор, коротко глянув на меня.