Остается сказать о кавычкофильстве. В первом томе «Архипелага» на странице 437 пять слов взяты в кавычки, а кроме того, четыре необязательных тире и 31 слово выделено. Какая концентрация! В третьем томе на странице 254 три выражения взяты в кавычки, на странице 286 – четыре, на странице 257 – пять и т. д. Какая неодолимая страсть к украшению своего письма!
А как у «подполковника»? Читаем: «По этому телефону звонит «генерал»…» Речь идет действительно о генерале. Почему же это слово взято в кавычки? Только по причине той же необыкновенной страсти. И дальше: «В спецгруппу входили «разработчики», «исполнители». «Значит, «незнакомец» не является представителем «семерки» и т. д.
Нельзя не заметить и то, что Солженицын нередко прибегает к прямой, как в пьесе, диалогизации разговора персонажей. Это есть и в «Архипелаге», например, на страницах 310 и 385 первого тома, и в «Теленке», хотя бы на странице 97, где, как в пьесе, представлен разговор автора с Твардовским, и на странице 102, где так же представлен разговор Твардовского с Александром Дементьевым, и на странице 112 – разговор Солженицына с секретарем ЦК Демичевым:
«Я: – Для охвата всей лагерной проблемы потребовалась бы еще одна книга. Не знаю, нужно ли.
Он: – Не нужно!..» и т. д.
Этот же прием использует и «подполковник»:
«Я: – Зачем вы ехали из Москвы?
Он: – Могут возникнуть новые обстоятельства.
Я: – Как долго вы пробудете у нас?
Он: – Как только выполню задание – улечу…»
Разумеется, не кому другому, а именно Солженицыну, о любви которого к стягиванию двух слов в одно уже говорилось, принадлежат и такие слова в тексте «подполковника», как «идееносители», «крестоналожение»… А фраза «я ощутил дыхание чего-то необычного» приводит на память слова из «Архипелага»: «под дыханием близкой смерти» (1, 33).
А чего стоит такая характерная подробность написания. В доносе мы видели: «Это подтверждается словами Мегеля: «а полячишка-то, вроде, умнее всех хочет быть…» Ведь обычно это пишут так: «А полячишка-то…» И в «Архипелаге»: «Кто-то крикнул сзади: «а нам нужна – свобода!» (3, 297). И в статье «Потемщики» написание весьма необычное, редкостное, сугубо индивидуальное, как строение кожного узора на пальцах. И точно то же самое у «подполковника»: «На вопрос: «а как же Николай Николаевич?», генерал кивнул головой».
Вот еще один отпечаток тех же пальцев. В «Архипелаге» автор рисует разговор перед судом прокурора Крыленко и меньшевика Якубовича:
«– Я попрошу председателя суда дать вам слово.
– !!!» (1, 405).
Так Солженицын счел возможным обозначить большое удивление или радость собеседника Крыленко.
У «подполковника» тоже идет разговор двух персонажей:
«– Знаешь, кто она? Дочь Анки-пулеметчицы.
– ???»
Тот же прием с той же целью. И совершенно в духе Солженицына гадость об Анке, как раньше – о Зое Космодемьянской.
Господи, да что там говорить, если даже орфографические ошибки одинаковые. «Архипелаг»: «Он – знаменитый немецкий асе. Первая его компания была – война Боливии с Парагваем…» (1, 594). «Подполковник»: «Александр Исаевич часто ставил в пикантное положение ассов идеологической разведки». К сожалению, ни «компания», ни «кампания» не встречаются у «подполковника». Какие еще нужны доказательства?
«Позвольте! – могут сказать мне. – Но ведь в «Теленке» помещен портрет того самого подполковника Иванова. Достоверная личность!»
Действительно, рядом с фотографией Александра Моисеевича Горлова, с которым как раз и ездил тогда Солженицын на юг, помещена фотка молодого человека, словно в парике Иосиф Кобзон, и под ней написано «Борис Александрович Иванов (офицер КГБ)».
И тут впору заметить, что Солженицын вообще был очень неравнодушен к фотографиям, а уж в любви к своим собственным фоткам, пожалуй, превосходил даже Евтушенко Точнее сказать, они соревновались, и то один, то другой выходил на ноздрю вперед. В 1981 году у Евтушенко тиражом 200 тысяч была издана книга статей о писателях «Точка опоры». В ней 27 чудесных изображений замечательного автора, еще не облысевшего. А в 1991-м тем же обалденным тиражом – книга публицистики «Политика – привилегия всех». Здесь уже 53 замечательные фотки того же чудесного автора, уже сильно потертого и лысоватенького.