— Мне дали срок до конца месяца, — сказала она как можно ровней. — Неделю.
Стокрылый мягко улыбнулся.
— Неделя — это очень много. Знаешь, в России после войны деревни строили всем миром. Если у кого хату разбомбили или сожгли, то со всей округи, кто мог, приходили отстраивать заново. Глину месили ногами, лошадьми. Бабы, дети камыши на крышу резали. Полста человек дом возводили. И как раз за неделю управлялись. А еще через неделю на крышу прилетали аисты, — взгляд его стал мечтательным, — гнездо вить…
Он вдруг протянул руку и провел рукой по ее волосам:
— Успокойся, девочка. Ты нужна мне. Друг познается в беде, а сейчас, похоже, беда совсем рядом. А?
Она закрыла глаза.
— Ле-о, — сказала она трескучим голосом.
— Да, мое сокровище…
— Лео, что мне делать-то?
— Пообещай сначала, что не будешь плакать.
Она кивнула, но Стокрылый, взяв ее лицо в ладони, повторил:
— Обещаешь?
— Обещаю, — сказала Саша, и он отнял руки от ее лица, и улыбнулся. Саша глядела на него и диву давалась: еще секунду назад был другим, нежным, ласковым, а теперь снова мгновенно перевоплотился в бизнесмена. Как это ему удается? Стокрылый снял очки и стал протирать линзы.
— Так, — задумчиво сказал он. — Что тебе делать. Я скажу, что тебе делать. Затаись. Уйди на дно. Скажись больной, сделай вид, что на тебя напали хулиганы. Скажи, что умерла в Клязьме любимая бабушка. Бабушка — это хлеб, кстати: почему-то на бабушкины похороны всегда отпускают, бабушки даже надежнее, чем тетушки… Нет, правда. А сама — на дачу. Малину будешь собирать, или крыжовник — что у тебя на даче есть. Правда, придется нам видеться реже, — он вздохнул, — но это ненадолго. Мне всего-то нужна как раз неделя.
— А потом? — с нажимом спросила Саша. — Что потом будет?
Стокрылый закончил протирать очки и посмотрел сквозь них на свет.
— А потом, — торжественно сказал он, — я тебе позвоню и дам инструкции.
Саша поглядела на него ошеломленно, а он улыбнулся и крикнул:
— Официант! Ну где вы там?
Все было хорошо. Снова — как всегда, как раньше, как обычно. Снова Саше стало легко-легко. Не хотелось больше ничего, кроме как упасть перед Стокрылым на колени, и так остаться навечно… И тогда она незаметно под столом сняла левую туфлю, а потом примерилась, подняла ногу и каблуком правой изо всех сил наступила — на пальцы, на ногти, на живую, мягкую плоть. Боль была такая, что сами собой в кулаки собрались пальцы, затискивая накрахмаленную ресторанную скатерть. Стокрылый удивлено глянул на Сашу, а Саша улыбнулась — вежливо, как самурай со вспоротым животом — и спросила:
— Зачем… тебе… Черный?
Глава 3
Бэк ту вайлднесс
— Почему ты на ночь-то не остаешься?
Дина вздохнула. Постель была широкая-широкая, как целая страна. Маленькое государство со своими нравами, обычаями — местные жители очень любят сон и секс, и ненавидят работать. Государство с собственной валютой, единственной в мире валютой, которую надо перед употреблением доставать из упаковки. Кроме того, у нас — кровать-монархия: есть король. И королева. Вообще, кровати и государства во многом похожи. Бывают большие кровати и не очень — двуспальные империи и карликовые диванчики-кушетки. Бывают кровати благополучные, процветающие, плодотворно скрипящие каждую ночь, и кровати, через которые поссорившиеся супруги проводят границу. Бывает даже так, что в кроватях кто-то рождается, обеспечивая прирост населения, или умирает, передавая свою бывшую постель наследнику матраса, узурпатору спинок резного дерева…
— На ночь-то останешься сегодня? — опять спросил Черный, откинув одеяло. — Никогда не остаешься.
Дина качнула головой. Врать легко. Надо только поверить в собственное вранье, и тогда врать — легче, чем говорить правду.
— У меня график, — терпеливо сказала она, — режим. Понимаешь? Встаю в шесть, готовлю диетический завтрак. Думаешь, вот это все просто так дается? — она провела ладонью по бедрам, намеренно круглым жестом огладила плоский живот. — Потом полтора часа до работы, арбайтен по-стахановски. Дважды в неделю — к тебе, на другой конец города. Чтобы от тебя до работы добраться — это вообще два часа с гаком. Вот поеду от тебя ненакрашенная, без завтрака, в грязном белье. Что все скажут?
Черный звонко шлепнул ее по попе:
— Что скажут? Скажут — трахалась Динка всю ночь, счастливая…
Он улыбался, по-кошачьи, во весь рот. Во все клыки. Дина ухмыльнулась, покачала задом, прыгнула ему на грудь, но он был начеку и после короткой борьбы оказался сверху. Она забила ногами, отталкиваясь, чувствуя пятками его пресс — словно из твердой резины — и почти сбросила Черного, но тот увернулся, каким-то необычайно ловким захватом сдавил ей кисть, плечо, шею — все вместе, так что она тихонько завопила от игрушечной боли и покорно вертанулась на живот.
— Ага, — пропыхтел он самодовольно, устраиваясь на ее бедрах.
— Ага, — пискнула она, — были бы у меня когти, ты бы сейчас кишки… ох… собирал… ай…
— Были бы у меня когти, — возразил он, — я бы тебя вообще не спрашивал… А?
— Пусти, дурачок, — сказала она в подушку.
— А вот и не пущу… Пообещай что-нибудь.