Товарищ Анна

«Неужели ей так легко расстаться со мной? Не плакала! — подумал ещё Андрей, и всё лучшее, что он пережил с нею, предстало перед ним. — Неужели она не сожалеет об этом?»

Он поднялся и начал шарить по карманам, ему захотелось курить. Все уже вышли, торопясь использовать перерыв, и Андрей, поколебавшись, направился не в переполненное фойе, а за сцену.

— Полно, Анна Сергеевна, не надо так расстраиваться. Зачем убивать себя? — услышал он совсем рядом, за кулисами, голос Ветлугина и невольно притаился в тени.

Сквозь разодранную декорацию он увидел сидевших на скамье Ветлугина и Анну.

Анна сидела, закрыв глаза, откинувшись головой на картонную стену; руки её лежавшие на коленях вверх ладонями, выражали беспомощную растерянность.

— Стоит ли обращать внимание на глупую, злую записку? — продолжал Ветлугин. — Валентина Ивановна — не авантюристка, не тёмная личность. И все это знают..

— Вы особенно, — тихо вставила Анна, и выражение слабой, тонкой и ласковой иронии оживило её черты. — Меня не то поразило, что там написал мне какой-то дуралей, и не со зла написал, а по доброму расположению. Поразило меня то, что все уже знают о нашем разрыве. Значит, это действительно совершилось. Мне сочувствуют...

Анна выпрямилась, провела рукой по волосам, влажный блик света заблестел на её гладком зачёсе, и Андрей увидел, что голова у неё мокрая и воротник блузки тоже.

— Вы уж постарались, чуть не целый ушат на меня вылили, — виновато усмехаясь, сказала Анна Ветлугину. — Я рада, что никто не видел, когда мне стало нехорошо. Это всё-таки от переутомления... Я же совсем не отдыхала это время. И то своё личное, сказалось, разумеется.

— Да, нам обоим грустно, — проговорил Ветлугин. — Но что же делать? Я много передумал за это время и понял: надо отойти! — Он облокотился на колени, сжал большими руками черноволосую голову; похоже было, что он заплакал. — Вам ещё тяжелее, — глухо заговорил он после продолжительного молчания. — У вас ребёнок. Я не говорю о материальном положении, в этом вы сильнее любого мужчины, но ребёнок... будет скучать об отце.

— Нет, для меня лучше то, что я имею ребёнка, — сказала Анна просто.

28

Анна подошла к будке землесоса, взглянула на молоденькую мотористку, румяную в своём лиловом байковом платке. Из-под платка смешно торчала короткая коса. Маленькими, по-детски пухлыми руками девушка — дочь одного из старателей — регулировала работу мотора.

Сколько таких пришло на горные работы за последнее время! И таких вот, как эта толстощёкая крепышка, и таких, румянец которых давно растаял, сбежав по морщинам. Что думает она, эта девочка? Она, наверно, радуется своей власти над умным уродом, запустившим железный хобот в кипящую грязь. Он втягивает эту грязь, пыхтя и хлопая, по тысяче кубометров в сутки, но все новая сбегает к нему от высоких обрывов забоя, обрушиваемых жемчужно-белыми струями двух мощных мониторов. Будка землесоса дрожит над водой, сотрясаемая работой мотора, но девушка привыкла к этому шуму, чудовище покорно и послушно ей, и грязные её рукавички спокойно лежат у его чугунных лап на чисто вымытом полу. Сегодня она мотористка, завтра она будет техником, потом — инженером. Она счастливее Кирика, уехавшего всё-таки на «медицинские» курсы: она раза в три моложе его.

* * *

Анна отходит от будки и по узкой дорожке, покрытой грязью, пробирается к руднику.

Она идёт и думает о том, как было бы хорошо заменить насосами тракторы на всех гидравликах управления. Один насос заменяет работу двенадцати тракторов-газогенераторов. Одна девушка заменит четырёх трактористов, и нет постоянных поломок и простоев.

— Это очень выгодно. Это нам здорово помогло.

Кто это так говорил ей? Анна вспомнила десятника-бурята, старика Ковбу, песню в лесу и свои слёзы, вызванные этой песней и неожиданно найденным сочувствием. Анна шла и пытливо смотрела на всех, кто попадался ей на пути. Она старалась проникнуть в их мысли, что бы лучше понять, чем живут и дышат все эти разные, не похожие друг на друга люди.

Мальчишка проскакал по отвалам, размахивая рогаткой. Ему хочется запустить камнем в сидящую на проводе яркорыжую сойку, но в камне светло блеснула слюда, и он замешкал, рассматривая камень. Он кладёт его в карман, он обшаривает отвал со страстью будущего геолога.

Старатель-завальщик с гидровашгерта торопится домой. Он только что сменился. Он устал. Застарелый ревматизм гонит его на отдых, но он увидел свежую газетку подмышкой встреченного инвалида-сторожа. Он расспрашивает о новостях. Сторож не спешит: его работа начинается ночью. Оба останавливаются, закуривают, и начинается разговор.