Товарищ Анна

Проходя мимо спальни, Андрей в щель между косяком и портьерой увидел Маринку. Она в измятой фланелевой пижаме, босиком, сидела на своей кровати и тихонько играла — такая забытая в этой большой квартире.

«Как же это она... одна? — подумал Андрей и невольно задержался у порога: Маринка взобралась вдруг на спинку кровати, с ловкостью мальчишки прыгнула и перекувыркнулась на постели. — Вот ещё новости! — подумал Андрей, встревоженный и восхищённый. — Так же недолго и голову сломать!»

Но смелая шалость Маринки захватила его. Ему захотелось поиграть с нею, как в прежние дни. Он опустился на четвереньки, стал подкрадываться из-за двери к дочери...

В это время она снова прыгнула, перевернулась, вскочила на ноги и увидела... И Андрей увидел... её кругленькое, страшно побледневшее лицо, глаза её, изумлённые, огромные, гневно-испуганные. Он поднялся, выпрямился, шагнул... и она повалилась ничком, молча закрывая руками голову.

— Маринка, это я, Маринка, — растерянно звал он, подбегая к кровати. — Это же я, Мариночка, — ему показалось, что у неё от испуга разорвалось сердце.

Она уже отвыкла от шуток. Она не узнала его, вползавшего в комнату на четвереньках, в кепи...

«Проклятая кепка!» Андрей сорвал её и швырнул на пол. Руки его дрожали. Он потрогал Маринку, погладил ее плечики, и она забилась вся в беспомощном, не по-детски горестном плаче, припадая лицом к постели.

Андрей вытащил её из кроватки, сел с ней прямо на пол. С трудом оттаскивая от её лица судорожно стиснутые, мокрые от слёз ладошки, он целовал её, сам готовый разрыдаться.

— Ты разлюбила меня, Маринка! — сказал он, наконец с отчаянным укором.

Но она зарыдала после этого так, что ему стало страшно: она вся дрожала почти в истерическом припадке, маленькая, жестоко оскорблённая женщина.

— Ты, сам... Ты сам разлюбил нас... с мамой! — крикнула она, задыхаясь от рыданий, — Ты уйдёшь к Валентине Ивановне, а у нас родится маленькая... у нас. родится ма-аленькая девочка!.. Кого же она будет называть папой?

— Марина, — сказал Андрей глухо и нечаянно сдавил её. — Что ты говоришь, Марина! Откуда ты знаешь?

— Я знаю... Клавдия говорила дедушке Ковбе. Я всё слышала, — проговорила Маринка сквозь слёзы, только теперь по-настоящему пугаясь отца. — Пусти меня, мне больно! — вскричала она, оборвав плач и делая гневную попытку высвободиться. — Я сама буду играть с маленькой! Я сама буду беречь её! Но мне жалко, — слёзы снова ручьями полились по щекам Маринки, — мне жалко, что у неё совсем не будет папы. Она же спросит...

Теперь Маринка уже не вырывалась, а плакала, вся распустившись, потная от слабости и усталости. Андрей молча прижимал её к себе, гладил её босые ножки. Ему сразу стали понятны и обморок Анны в клубе и многое, многое другое... Он совсем забыл о назначенном свидании с Валентиной, а когда вспомнил, то оно показалось ему немыслимым: разве мог он оставить сейчас Маринку снова одну?

Птица вдруг ударилась о стекло. Потом другая.

— Кто это, папа?! — крикнула Маринка.

— Какая же трусиха ты стала! — сказал Андрей; глаза его смотрели на окно с напряженным суровым вниманием. — Это птицы улетают на юг. Они летят сейчас днём и ночью. Их так много... Свет из окна ослепил их, и они налетели на стёкла.

— Они разбились? — всхлипывая, осипшим голосом спросила Маринка.

— Не знаю.

— Иди, посмотри.

Андрей послушно пошёл и вернулся почти бегом.

— Там никого нет, а высоко-высоко летят журавли.

Когда Маринка уснула, еще всхлипывая и вздыхая во сне, Андрей отошёл от её кроватки и стал ходить по комнатам.

Он передумал всё и, хорошо зная характер Анны, решил, что она умолчала о своей беременности из гордости. Она не хотела связывать, понуждать его, раз уже не было между ними любви и дружбы... Но разве она разлюбила его? Андрей бесконечно вспоминал её слова, сказанные в клубе Ветлугину, всё выражение её лица при этом — выражение счастливой матери: «Для меня лучше то, что есть ребёнок». Конечно, не об одной Маринке думала она тогда. Значит, она ещё любит его: какая женщина может так уверенно носить ребёнка от нелюбимого, покинувшего её человека?

«Она простит меня! — неожиданно радостно подумал Андрей (до сих пор он об этом не смел и подумать). — Она должна простить. Я сделаю всё, чтобы она забыла... чтобы она была счастлива».

До сих пор он жалел её, теперь он весь был проникнут преклонением перед нею и вместе с тем острым состраданием.

Он ходил из угла в угол по своему кабинету, курил, выбегал на крыльцо, прислушиваясь к шагам прохожих. Он ждал Анну. Но она не приходила, и Андрей снова шагал по комнате, курил, думал и, промучавшись почти до утра, не дождался — уснул на диване, усталый, но впервые почти успокоенный.

34

Когда он проснулся, то не нашёл Анны дома: работа в эти дни заменила ей всё, и она отказала себе в отдыхе. Мысль о том, что ему придётся ждать разговора с ней до вечера, испугала Андрея, и он сразу кинулся в контору. Но время было рабочее, и в кабинете Анны теснился народ. Поговорить было невозможно и всё-таки, сознавая это, Андрей вошёл к ней.