Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества

В действительности всё было немного не так, а вернее – совсем не так. Среди хозяев и промышленных менеджеров того времени были, конечно, недовольные такой архаичной формой правления, как самодержавие, не поспевающей за быстро развивающимся бизнесом и не отвечающей многим его потребностям, но вряд ли кто-нибудь из этих жаждавших перемен «страдальцев» (кроме нескольких душевнобольных) мог даже подумать, что режим, обещаемый большевиками, создаст для их деятельности более благоприятные условия. Получение с них «денег для революции» было, по сути дела, результатом бандитско-мафиозного крышевания прибыльных производств, только роль крестных отцов, донов, воров в законе, смотрящих и уголовных авторитетов здесь исполняли «честные» большевистские функционеры типа товарища Кобы, которые торговали обещаниями не создавать на заводах, фабриках, шахтах, приисках силами «революционных» рабочих всякого рода бордельеро, несущих неисчислимые убытки хозяевам, и выполняли свои обещания, объясняя свои «уступки» тактическими соображениями. В результате, в таких местах, как Баку, в отличие от бедных Имеретии, Картли, Самегрело и других грузинских провинций, денег хватало и на видимость «партийной работы», и на печатание «революционного» подтир-папира, и на подкуп филеров (в случае необходимости), и на сытую жизнь самих рыцарей революции. Вот почему нефтяной Баку был для этих рыцарей чем-то вроде Бобруйска для детей лейтенанта Шмидта.

Сам товарищ Коба прибыл в Баку в середине июля 1909 года и сразу же погрузился в «работу». В охранке на этот раз ему была почему-то присвоена кличка Молочный, объяснить которую можно только тем, что из-за трудностей доставки в Баку кахетинских и имеретинских вин вождь перешел на молоко. Документы же себе он выправил на имя Оганеза Ваграновича Тотомянца. По полицейским отчетам за Тотомянцем был установлен довольно плотный надзор, который почему-то осуществляли филеры давно и лично знакомые с Джугашвили. Как отмечают историки большевистского движения в Закавказье типа Лаврентия Павловича Берии, с выходом товарища Кобы на работу в Баку сразу же активизировалась деятельность Бакинской организации РСДРП. Однако эти историки почему-то не сообщают, что уже через неделю-другую этой активной деятельности в местном большевизме начались провалы и аресты. Почему-то в самый разгар такого рода осложнений товарищ Коба 12 сентября 1909 г. вдруг уехал в Тифлис, где принявший его филер Уличный знал его как Кобу и Сосо и потому последнюю фамилию вождя – Тотомянц – в своих донесениях даже не упоминал.

Побузотерив пару дней в Тифлисе, создавая для большевиков видимость полезной деятельности, на что купилась даже многоопытная товарищ Стасова, товарищ Коба возвратился в Баку. Почему-то сразу же по его прибытии на брега Каспия в среде большевистских рыцарей стали распространяться слухи о скором провале очередной подпольной типографии. Вскоре эти слухи пополнились именами трех провокаторов, и товарищ Коба немедленно (29 сентября 1909 г.) издал листовку, позорящую изменников рабочему делу.

В середине октября 1909 года в Баку приехал еще один славный грузинский подпольщик – Алеша Джапаридзе (в действительности Джапаридзе был Прокофием, но, чтобы запутать дьявола, стал называть себя именем Алеша, ставшим его партийной кличкой). Узнав о прибытии Алеши и, естественно, его бакинский адрес, полицейский (помощник пристава) пришел его арестовывать, но на находившегося там же Тотомянца (товарища Кобу) страж порядка почему-то внимания не обратил, и тот, по-дружески попрощавшись со всеми участниками этой сцены, спокойно ушел, и вскоре уехал в Тифлис. Следом за ним помчалась телеграмма бакинской охранки о его путешествии на запад вдоль Куры. Однако, послав эту телеграмму, Бакинское охранное отделение, по-видимому, испугалось, что их тифлисские коллеги схватят товарища Кобу и сорвут бакинскую полицейскую игру, в которой вождь участвовал в качестве весьма важного игрока. Поэтому в Тифлис помчалась следующая депеша: «Арест Кобы безусловно нежелателен ввиду грозящего провала агентуры и потери освещения предстоящей ликвидации местной организации и ее техники».

Полагаю, что эта телеграмма не вызовет потребности в комментариях даже у самого наивного читателя.

Слухи о том, что товарищ Коба делает что-то неблаговидное на Кавказе, доходили до Департамента полиции в Питер, откуда 20 сентября последовал запрос в Тифлис. Видимо, не желая раскрывать свои карты, Еремин прикинулся неосведомленным дурачком, послал запрос в Баку и только через месяц отправил какую-то отписку столичному начальству.

В Баку Джугашвили вернулся в начале декабря 1909 года, и его приезд совпал с посещением нефтяной столицы М. Черномазовым (человеком, близким к Малиновскому). Скорее всего, он приехал подзаправиться деньжатами, но разыгрывал из себя партийного генерала, составлял списки подпольщиков вопреки всем правилам конспирации и т.п. То ли проявив бдительность, то ли почувствовав конкуренцию, товарищ Коба публично назвал Черномазова провокатором.