Товарищи офицеры

— А вы шутник, капитан, — сказал генерал с холодной усмешкой. — Начнем с ружейных приемов. Командуйте!..

…Ох и старались вернувшиеся из леса «старички», по команде вскидывая карабины то «на плечо», то «на руку», то «на караул». Не отставали от них и молодые солдаты Климова.

Наука эта — привычно и ловко работать с карабином — не очень сложная, но требует хорошей тренировки. Солдаты буквально из кожи лезли, чтоб доказать свою привычность, но и генерал был на удивление, на редкость зорок:

— Третий с левого фланга — недовернул приклад… На прибаутках не выехать, а капитан?..

И все же солдаты Ермакова выдержали этот экзамен. Более того: чрезвычайно зоркому генералу и в голову не пришло, что эти старательные ребята не спали двое суток, таща на руках своих по разбитым дорогам обессилевшие грузовики…

А как они прошлись с песней!.. Вот когда окончательно смяк насмешливый генерал…

Рота двинулась тяжелой, частой поступью. В частоколе блестящих кинжалов-штыков замелькало, раздробилось молодое весеннее солнце. Голосистая, «соловьиная» шеренга запевал взяла раздольными переливами старинную солдатскую:

Взвейтесь соколы орлами,Полно горе горевать!..

И орлиная песня взвилась… Дважды, как на «бис», прошлась рота перед генералом…

5

Не каждый день и не каждой роте выпадает похвала инспектирующего генерала. Усталые, после двойного смотра, солдаты вернулись в казарму, опьяненные успехом. Вспоминали и Колобка. В честь благополучного исхода, солдату третьего взвода Ивасеву, круглолицему и невеликому ростом, присвоили на память о Колобке имя Шпынь.

Закончился первый день инспекторской поверки. День, в котором уместилось так много событий — мелких и крупных, радостных и обидных. Знамя, а потом — Шпынь. Растерянность, а потом, как взлет, могучая песня роты. Где-то в промежутках этого дня мелькало негодующее лицо майора Бархатова — «Будить, немедленно будить!..», «Вы с ума сошли!..» И спокойное, веселое лицо Ермакова — «Теща на блины звала…»

После всех треволнений провал на инспекторской казался просто немыслимым. Климов думал о тех словах, которыми он, подобно капитану Ермакову, зажжет сердца своих солдат. Поддержит в них огонь первого успеха, раздует его пламя, выведет взвод в число передовых…

Он так верил теперь в Ермакова и так восторгался его поведением во время смотра, что счел запоздалой выдумкой слишком простое разъяснение, сделанное Борюком:

— Не зря мы в лесу на строевую налегали.

При всем уважении к парторгу Климов не мог принять всерьез его слова:

— А форма парадная? В валенках? Ватные брюки навыпуск?

— Эх, Климов, — ответил Борюк. — Для тебя строевая — значит, обязательно парад. А сапоги, между прочим, мы брали с собой.

И столько укоризны послышалось Климову в голосе парторга, что он, если не стушевался сразу, так лишь по причине еще большего восхищения Ермаковым. Конечно же, ротный все сможет! Самое неприятное для солдат дело заставит выполнять с удовольствием. И пойми тут — как у него это получается?

Вот у Климова ничего не выходит с тем же Никитенкой. Взводный комсорг Гребешков добрых полтора месяца не отстает от Кита, а толку? Последнего сантиметра не может одолеть солдат, когда подтягивается на перекладине — только носом ее достает. Это, конечно, тоже достижение, но вряд ли его зарегистрируют в качестве рекорда.

Наутро Климов окончательно убедился в том, что на одном вдохновении, на «волшебном» слове, далеко не уедешь.

Взвод проверялся по гимнастике. Выбеленные высокие своды бывшей церкви напомнили Климову о его первой встрече с Ермаковым — здесь, в спортзале, четыре месяца назад.

Теперь они стояли порознь: Климов — на правом фланге взвода, Ермаков — в сторонке, рядом с поверяющим — невысоким худощавым майором со значком мастера спорта.

Первым к турнику шел Крученых — кривые сильные ноги, словно тугие пружины, подбросили его к стальной перекладине.

— Сержант — отлично, — отчеканил поверяющий.

«Абдурахманов, Галанин, Гребешков», — по алфавиту наизусть вспоминал Климов список взвода. — За этих, за первых, бояться нечего…»

— Абдурахманов — отлично!

— Галанин — хорошо!

— Гребешков — отлично!

Металл в голосе поверяющего кажется Климову необыкновенно музыкальным. Солдатам, быстро отходящим от турника, хочется пожать руки, расцеловать. Но Климов только провожает их молча благодарным взглядом.

Вот звучит первое «удовлетворительно», и сразу — второе. К турнику подходит коренастый приземистый солдат, с несколько растерянным от волнения лицом. Это — Ивасев, в нем Климов уверен. Но… что это? Легко подтянувшись, солдат заносит за перекладину вместо левой ноги — правую.

— Ивасев — плохо!

«Это несправедливо! — вспыхивает Климов. — Ивасев может исправиться… Надо вторую попытку…» Лейтенант видит, что капитан Ермаков, наклонившись к поверяющему, что-то негромко ему объясняет: «Ага! Просит вторую…» Слышен ответ поверяющего:

— Нет. Не могу. Упражнение искажено. Растерянность не оправдывает, а усугубляет…

И снова громко поверяющий выкрикивает:

— Рядовой Никитенко!