Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 г.

– Ой, лет семнадцать, кажется. Бедняга.

Когда медсестра вышла, Леля шепнула Светке: «Возьмешь на меня, я на минутку?» – и выскользнула за дверь. Постовой на месте не было, и, прошмыгнув по коридору, она заглянула в пятую палату. Обе кровати оказались пусты. Леля растерялась: «Может быть, они на процедурах? Или вообще не про Дымова была речь?»

– Ты кого там проведывала? – держа в руках два граненых стакана с кислородным коктейлем, спросила поджидавшая ее Светка.

– Там парнишка один лежит, я ему передачу носила. Про него сестры сейчас говорили, слышала? Что из пятой палаты чуть не умер ночью.

– Так не умер же! Сказали, стабильно все. Тут кардиология, такое дело – сердце, – философски заметила Светка. – Там он?

– Нет… Но и соседа нету. Мало ли где они… Может, на процедурах.

– Так, может, его выписали уже? И нового привезли?

Такое не приходило Леле в голову, и она с радостью ухватилась за эту версию, потому что увидеть пустую кровать, где должен был сидеть со своим альбомом мальчик с белокурой челкой, оказалось слишком печально…

– Оленька, чаю налить? Ты чего там в сухомятку? – спросила Тамара Александровна. Она тоже проигнорировала рыбный ужин.

– Да, спасибо! – Леля перегнулась через спинку и поставила на стол свою чашку.

За окном стемнело: раннее мартовское солнце пряталось еще слишком поспешно. Зато с утра оно сияло и дразнило так, что Леле было не по себе. У нее всегда возникало это чувство тревоги и досады, когда в погожий, солнечный день она сидела взаперти и не могла выйти на улицу. Это было противоестественно и обычно означало только одно: она у бабушки, и у нее снова температура. Леля хорошо помнила такие дни с раннего детства. Зимой еще ничего, но особенно обидно было, если это случалось летом: в приоткрытое окно шелестели тополя, веяло пыльным жаром разогретого асфальта и цветущей акацией, со двора доносились вопли мальчишек, звонкие удары по мячу, яростное кудахтанье соседского мотоцикла, стук костяшек домино, ровный гул мужских голосов. И от этого нестройного оркестра приглушенных кирпичными стенами звуков Леле становилось тоскливо и одиноко. Совсем рядом, прямо за окном, неторопливо текла жизнь, в которой до нее никому не было дела.

Перед самой школой мама наконец забрала Лелю в Улан-Удэ, и в ее жизни поменялось сразу все. Новый город, новый детский сад, в который оставалось ходить еще полгода, новые подружки во дворе и, можно сказать, новая семья. Мама, которую Леля привыкла видеть только летом и любить на расстоянии, папа, который до сих пор появлялся в ее жизни эпизодически, в редкие приезды на Украину, привозил невероятные игрушки, собиравшие вокруг Лели весь двор, катал на плечах, снимал на фотоаппарат, рассказывал что-нибудь любопытное, а потом снова уезжал – учиться в аспирантуре и писать диссертацию. Появилась и другая бабушка – модная и элегантная. В сияющей чистотой трехкомнатной квартире она была безусловной хозяйкой. Бабушка Тоня шила себе красивые платья, носила обувь на каблуках и ходила на работу в институт культуры с изящным портфелем из крокодиловой кожи. Дед здесь больше не жил. Считалось, что он на БАМе в длительной командировке, но со временем по обрывкам фраз Леля поняла, что он ушел к другой, очень молодой женщине.

Бабушка Тоня любила Лелю скорее как маленькую подружку: учила шить и вязать, гладить и заводить тесто. Бабушка Бэла, что осталась на Украине, тоже учила Лелю – письму и чтению, Пушкину и Лермонтову. Она любила Лелю страстно, безоглядно, как тигрица своего детеныша, больше всех на свете. Леля знала это и теперь очень тосковала. А бабушка часто отправляла им посылки с дефицитными продуктами из своего инвалидного пайка – с гречкой, шоколадными конфетами, кофе и сгущенкой.

В школе Леля училась на отлично без особых стараний. Она делала уроки, едва вернувшись домой или даже еще в школе, на переменках, отдавала ежедневную дань поначалу любимому, но со временем ставшему ненавистным пианино, бросить которое не приходило в голову – это ведь тоже школа, разве можно бросать? И только потом уже с легким сердцем отправлялась на все четыре стороны.

«Тебе лишь бы гулять! – с неизменной насмешкой замечала мама. – Лучше бы что-то почитала!»