Традиция и ускользающие смыслы бытия

Весьма сомнительно утверждение иных философов о том, что принцип «ризомы» – более древний и более универсальный принцип мышления, чем «древоподобный». Тем не менее, и он глубоко укоренен в человеческой культуре. У.Эко в одной из своих книг проводит параллель между современными гиперинтерпретативными теоретизированиями (60-е – 80-е гг. ХХ в.) деконструктивистов (образец воинствующего неиерархичного, релятивистского мышления) и античным и средневековым эзотеризмом (концепциями герметизма и гностицизма). Герметическая модель мироздания – огромный зеркальный зал, где все отражается во всем. Каждая вещь существует не сама по себе, а лишь постольку, поскольку является знаком, символом, отсылающим к другой вещи, а в итоге и ко всему вообще. В конце концов, интерпретация смыслов вещей уходит в бесконечность. В своем романе «Маятник Фуко» Эко «срывает покровы» именно с этого герметического мифа о «последней тайне», скрывающейся под ворохом других тайн, – той, которая есть тайная пустота: «При желании совпадения находятся всегда, повсюду и между всем, мир превращается буквально в сетку, в водоворот частиц, среди которых все отсылает ко всему и все объясняется всем». Пространство герметического знания – пространство ризомы, которую Эко вслед за Делезом и Гваттари характеризует в том числе антигенеалогичностью, т. е. беспричинностью, отсутствием генетической оси и возможностью непротиворечивой связи каждого ее элемента с любым другим. Соответственно, это – неограниченный семиозис (наделение вещи смыслом) и равнозначность любых объектов. Потенциальная готовность к смешению чего угодно с чем угодно. А это уже основа для синкретизма, в одном из своих значений более известного под одиозным именем эклектизма.

В представлении Эко, синкретизм – прямая дорога к «вечному фашизму», под которым итальянский философ понимает вообще любое проявление традиционализма, антилиберализма и «мракобесия», препятствующих прогрессу Просвещения. Немного скорректировав эту мысль, можно говорить о том, что наихудшая разновидность фашизма, германский национал-социализм, – в действительности представляет собой продукт реализуемых потенций как раз антитрадиционного мышления. Точнее, его варианта, который можно определить как неоязыческое,[3]

тотально-обусловленное мышление, опирающееся на абсолютный коллективизм, скрытый или явный оккультизм и доктрины репрессивного государства.

Хотя изначально фашизм действительно возник как естественное и оправданное противодействие просвещенческим идеологиям, взращенным антитрадиционным сознанием, между нацизмом и либерализмом обнаруживается много общего. То и другое опирается на общий костыль – идею сверхчеловеческого в человеке, лишь подходя к этой идее с разных концов, оперирует одинаковыми методами обработки масс, апеллирует к инстинктам толпы и т. д.

Если модель традиционного мышления символически обозначить греческой буквой «пси» – Y (все произрастает и питается от единого ствола), то неоязыческая модель будет выглядеть как «пси», перевернутая «вверх ногами» (разумеется, и то и другое обозначение весьма условно). В последнем случае, хотя и явственно видна подчиненность элементов системы «единому», пространство универсума здесь разворачивается не в кроне «древа», а в разветвленной корневой системе. Культура этого «дивного нового мира» пропитана насквозь воинствующим наследием языческого прошлого, ворвавшегося, сметая все на своем пути, в настоящее. Прошлое живет в архетипах. К.Юнг, навязавший миру представление об этих условных структурах бессознательного, признавал, что «нет такого безумия, жертвой которого не становились бы люди под властью архетипа». Свидетельствуя об укрепляющем (в 30-е гг. ХХ в.) позиции германском фашизме, Юнг писал: «Целая нация воскрешает архаический символ и даже архаические религиозные церемонии... Человек прошлого, живший в мире архаических „коллективных представлений“, снова приобрел влияние в видимой и до боли реальной жизни».