– Мы, военные заполярья, за Ельцина. За демократию. За Гдляна и Иванова. Мы прокатили на выборах своего командующего флота, прокатили аппаратчиков. Мы просим Гдляна и Иванова сказать, кто эта мафия, от кого надо защищать наших следователей. Я сам ушёл в запас по принципиальным соображениям, чтобы не выступать против народа. Но я в строю. Я за Ельцина. Да здравствует президент Ельцин!
Толпа скандировала "Ельцин!". Настенька улыбнулась и тоже закричала "Ельцин!". Наверное, это правильно, раз все кричат. И как в старые добрые времена, не кому-нибудь, а московскому рабочему Коробейникову, было поручено, и он выступил с предложением выдвинуть на съезде кандидатуру Ельцина для выборов председателем Верховного Совета СССР.
Все опять скандируют "Ельцин!". Коробейников добавляет:
– А генеральным прокурором предлагаю избрать Гдляна. Прошу проголосовать.
За лесом поднятых рук не видно протестующих, которых, конечно, в тот день было меньше. Выступил кто-то из подмосковного Зеленограда с обещанием сделать Гдляна депутатом съезда. Тут же предложил ещё раз председателем избрать Ельцина. И на эти повторы Настенька не обратила бы внимание, если бы не следующее обращение оратора:
– Мы просим присутствующих членов Политбюро, если такие здесь есть на митинге, внести завтра предложение об исключении Лигачёва из состава Политбюро.
Толпа взорвалась криками "ура!".
С грустью Настенька подумала: "Толпа есть толпа. Теперь какой ни подкинь ей лозунг, она всё будет уракать. Как марионетки на верёвочках. Скажи им кто сейчас "Круши стадион – оплот Лигачёва, и они разметут никому не мешающий стадион". Она вспомнила вчерашние слова Григория Ильича о недопустимости судить бездоказательно. Она верила, что взяточники могли быть и в Кремле, но разве можно говорить огульно? Наверняка, есть среди коммунистов и прекрасные люди. Нельзя же всех под одну гребёнку да без улик. Ведь, например, о Лигачёве конкретного ничего не сказано. Словом, всё это муть беспросветная, – заключила Настенька и стала протискиваться из толпы в сторону метро, не дожидаясь окончания митинга.
Но по пути она ещё чётко слышала из громких динамиков выступление какого-то Чубаиса, который требовал досрочного созыва партийного съезда, о чём уже говорилось раньше. Он требовал отмены резолюции десятого съезда партии коммунистов, запрещающую фракционность в партии.
Настеньке вспомнились герои книги Николая Островского. Один из оппозиционеров тоже требовал разрешения фракций. На что ему ответили: будем заниматься фракциями – превратимся в бестолочей, а не коммунистов, и некогда будет заниматься работой. "В этом что-то есть, – согласилась Настенька. – Вот шумели тут, кричали, голова пухнет, а мне кормить Женечку надо". И она засмеялась. "Такое серьёзное дело – митинг, а я о еде. Но Ленин бы, наверное, сказал: Э-э, девушка, еда – это тоже серьёзное дело. Тем более своевременная и калорийная еда ребёнка. Дети – наше будущее".
С этими мыслями Настенька и возвращалась домой.
На следующий же день газеты напомнили о героях митинга. И опять стали возникать вопросы о честности и принципиальности, когда Настенька читала официальное сообщение:
"