– На состоявшемся накануне Пленуме Центрального Комитета КПСС моё предложение о реальной как бы передаче, именно на первом Съезде, власти от партии Советам не получило поддержку.
"А-а, – поняла Настенька, – речь идёт о лишении власти партии".
Ельцин пояснял догадку:
– Было принято решение рекомендовать на руководящие посты тех же лиц, которые не вывели общество из кризисов в политике, экономике, финансах, уровне жизни.
"Я бы сказала не так, – решительно возразил внутренний голос Настеньки. – Лица эти не то чтобы не вывели, а скорее ввели общество в кризисы". Но Ельцин этого голоса не слышал и говорил своё:
– Между тем, положение в стране крайне тревожное. Активизировались и консолидируются антиперестроечные силы, прогрессируют теневая экономика, коррупция, растёт преступность, размываются моральные устои общества, обостряются проблемы молодёжи, которая требует к себе политического доверия от всего нашего общества, поскольку за ней будущее.
"Это он обо мне, – сказал внутренний голос Настеньки. – Правда, мне пока доверяют. Особенно сынуля".
– Углубляется расслоение общества по имущественному признаку, не реализуются принципы социальной справедливости и социального равенства. Число бедных растёт, падает вера советских людей в реальные результаты реформ, обостряются противоречия в межнациональных отношениях.
"Всё так, – говорил Настеньке её собственный голос, – но, как мне кажется, эти упомянутые явления стали обостряться именно в последние годы, когда к власти пришёл Горбачёв. Почему же так прямо и не сказать?" Голос не понимал, что Ельцин не мог пока ругать самого Горбачёва. Пока они шли вместе. Пока можно было говорить открыто лишь о Лигачёве. Голос не понимал многого, как и Настенька.
– Решение продовольственной программы затягивается, – продолжал фиксировать всем известные недостатки Ельцин. Не хотелось ему говорить о настоящих причинах. Важно было убедить, что всё плохо, а потом перейти к своим предложениям.
– За год после партийной конференции, поддержавшей курс на демократизацию, мы одним указом ударили по митингам и демонстрациям, другим – по гласности, третьим разрешили использование против своего народа спецвойск.
Прошу меня простить, сегодняшний читатель, но Настенька, слушая Ельцина, не знала всего, что случится в будущем, и потому ей простительна её вера. Но мы-то сегодня знаем цену этим словам. Но не станем же мы кричать в прошлое: Настенька, берегись! Известное дело – знать бы, где упадёшь, соломку бы заранее подстелил. Но никто же не знает, вот беда-то.
– Наша печать, так много сделавшая на первых шагах перестройки, по-прежнему находится под контролем группы лиц…
Даже Настенька помнит эту перестроечную газетно-журнальную шумиху во главе с Полтораниным, Черниченко, Волкогоновым и им подобным. Только она не знала, что за ними стоял Ельцин и Яковлев, которых беспокоит сегодня то, что не всё ещё в их руках.
– Организованная преступность проникла во все структуры общества, в том числе и в его высшие эшелоны, партию. Дезорганизован внутренний рынок, усилилась инфляция, остаются очереди, талоны, стала реальной угроза финансового краха.