Траектория

— Там,— Шпак делает многозначительную паузу,— я встречался с ним дважды. В сорок девятом знал его как Козина. В пятьдесят пятом вдруг узнаю, что он Столяров. Теперь,— Шпак боязливо касается ногтем корочки паспорта,— как видите, его фамилия Данилов... Или уже нет?

— Уже нет. Настоящая фамилия вашего старого знакомого — Репиков... Так, вы узнали свою работу?

— Я понимаю, у вас есть профессиональные тайны, но сделайте одолжение старому человеку... Где сейчас этот тип? — робко интересуется Матвей Иосифович.

Понимаю причину его беспокойства.

— Репиков арестован.

Шпак приободряется.

— Надеюсь, когда он выйдет, меня уже не будет в этом мире... Итак, несколько лет назад, в августе, заявляется ко мне этот тип. Сует эту ксиву и свое мурло шесть на пять на глянцевой фотобумаге. Сделай, просит. Я, расстроившись, отвечаю, что первый раз вижу паспорт в таком исполнении, новый то есть. Говорю: болен я, руки дрожат... Но если бы вы тогда заглянули в глаза этого типа, у вас бы не возникло вопроса, почему Мотя Шпак согласился... Умереть я не против, но хочу своею смертью... Учтите, денег я у этого бандита не брал!

Последние слова Шпак произносит с пафосом.

— Учту... А после этого вы встречали Репикова?

— Боже упаси! — вскидывает руки Матвей Иосифович.

37.

Смазка в замках гаражных ворот подмерзла, и ключ проворачивается с трудом. Сделав второй оборот, чувствую, как на меня снова наваливается усталость. Голова становится пустой. Кажется, щелкни по ней, и она отзовется гулким звоном. В таком состоянии бреду к подъезду. Сумочка, висящая на плече, покачивается в такт шагам, а ее тень в тусклом свете фонарей потешно бегает взад-вперед.

— Ларочка! — заставляет меня вздрогнуть голос Маринки.

С недоумением поднимаю голову. Маринка бежит навстречу. У подъезда, даже не глядя в мою сторону, вышагивает Толик. Несмотря на огромные унты и высокую худую фигуру, он в эту минуту напоминает Пьера Безухова, ожидающего начала дуэли.

— Что случилось? — испуганно спрашиваю я.

Толик, немного склонив голову набок, смотрит поверх очков:

— У нас ничего...

В голосе холодное спокойствие, всегда охватывающее моего любимого, когда он со свойственной ему интеллигентностью сдерживает раздражение.

— У меня тоже,— все еще ничего не понимая, обескураженно тяну я.

Толик резко вдавливает очки в переносицу затянутом в коричневую вязаную перчатку пальцем.

— Вот видишь,— оборачивается он к Маринке.— Ничего с ней не случилось! А мы тут...

Перевожу взгляд на подругу. В ее больших влажных глазах столько беспокойства, что я не выдерживаю:

— В конце концов скажите, в чем дело?!

Маринка разом выпаливает, как она несколько раз звонила мне на работу и безрезультатно, как, не отрывая палец от диска, названивала домой, как перетрусила за меня и всполошила Толика, Люську а ее мужа Василия, как заставила Толика побеспокоить моего шефа.

— Ты представляешь, сколько я пережила за эти часы?! — заканчивает она свой монолог.

Заставляю себя досчитать до двадцати семи. Испытанный способ. Когда нужно успокоиться, считаю своя годы на этот момент жизни.

— Анатолий, ты собрался простоять здесь всю ночь? — мило улыбаясь, указываю на безразмерные унты, которые мой любимый, вероятно, позаимствовал у своего отца, два месяца назад вернувшегося «с поля» и приступившего к камеральным работам.

— Лара,— укоризненно говорит он,— ведь мы на самом деле замерзли, чаю горячего хотим.

Вот так всегда. Разве станешь ссориться, когда твою агрессивность пресекают просьбой.

— Тогда идемте скорее!

Гурьбой поднявшись по лестнице, шумно раздеваемся в прихожей.

— Маринка! Ты же закоченела! Сейчас же в ванную и под горячую воду! Полотенце и халат принесу. .

Для приличия Маринка секунду сопротивляется, но идет в ванную комнату.

Чмокаю Толика в щеку. С упреком бросаю:

— Ты-то — разумный человек!.. Не мог, что ли, пресечь женские завихрения?! У шефа сердце хандрит, а вы...

— Да я говорил, что с тобой ничего страшного случиться не может.

Прищуриваюсь.

— Значит, тебя совсем не волнует, где пропадает твоя любимая?

Толик косится поверх очков.

— Волнует.

— То-то! — смеюсь я.— Чай ставь. А я буду обзванивать взбудораженных вами граждан.

Первым набираю номер Павла Петровича.

— Отыскалась пропажа,— удовлетворенно тыкает в трубку шеф.— А то мне уже звонил твой...— Павел Петрович замолкает, подбирая определение.

— Любимый,— подсказываю я.

— Анатолий,— находит нужное слово шеф.— Спрашивал, где ты, но, к своему стыду, я не смог ответить, чем занимается мой следователь в неурочное время...

— Исключительно служебными делами...

Выслушав, что я успела сделать за этот вечер, Павел Петрович говорит:

— Ну-ну... Считаю, вей идет нормально,..— потом его голос грустнеет.— Тут такая история получается... В больницу меня кладут, говорят, на недельку, но кто их знает, этих перестраховщиков, могут и дольше продержать... Так что, слушай. Материалы в отношении Жижина и Дербеко выдели в отдельное производство и передай Селиванову, я ему позвоню. Сама вплотную занимайся Репиковым. Не забудь привлечь за недонесение этого омского деда, а Шпака — за подделку паспорта.