Трагедия, чтобы скрыть правду

Ммм, родители. Когда тебе 10 лет, а ему 30 – ты ничего не знаешь, ты ещё ребёнок. Когда тебе 20, а ему 40 – опыта ещё не набрался, сейчас я всё объясню. 30 тебе, ему полтос – крики «за голову возьмись, дурак что ли? Я в твои годы себе такого не позволял!»

Ммм, коллеги – ещё те скоты, сгниют тебя за любой недочёт, хотя им-то вообще должно быть насрать. Лицемеры, мать их. Им всегда, кстати, на тебя фиолетово, но сказать об этом очень важно.

– Мне так-то всё равно, но вот тут ты неправильно поступил.

– Мне так-то всё равно, но вот грубить девушке не стоило.

Так закрой хавальник, гнида, если тебе «всё равно»! Тебя забыли спросить, как мне поступать! Мнения твоего всратого не хватало.

Соседи вообще черти. Какая тебя, мразь, разница, кого я домой веду? Сплю я с этой бабой или нет? Слышно, ему. Иди свою отымей как следует, я чёт ни разу не слышал, чтобы она из-за стены орала!

Жена – это вообще песня! Это стандартное бабское «ты не мужик!» вымораживает до трясучки. Если вот что-то сделаешь, не как ей хотелось, потом сожрёт с дерьмом, высосет всего своим кровожадным взглядом. И главное, было бы всё более-менее нормально, если бы этот чёрт с лестничной клетки не засучил!

Не в силах справиться с этим шквалом мыслей, останавливаюсь. Глушу мотор, роняю голову на руль. Господи, сколько стресса за последнее время! Как люди вообще справляются в таких ситуациях? Может, только я один такой? Я вот ведь ещё сам толком не всё знаю, что происходило в эти последние безумные пару дней, а огребаю уже ото всех по полной. Это нужно как-то всё устаканить.

Забираюсь рукой в бардачок и нахожу кипу старых бумаг: просроченная страховка, бланки заявлений с работы, рекламные брошюры. Выгребаю себе более-менее чистые листы и записываю эти строки, всё, до момента охреневания за рулём машины.

Два часа пролетели во мгновение ока. За годы работы в полиции я научился писать, действительно, много. Странно, ведь обычно писанина меня всегда только злит, сейчас же я, наверное, даже лучше себя чувствую. Закончив, я приложил новые листы к старым – их количество меня пугало. Сколько всего за пару дней! Ладно. Выхожу из машины, иду до ближайшего магазина, где покупаю энергетик и булку, и продолжаю свой путь в отдел.

Никогда у меня не было чувства, будто еду на собственную казнь. Завидев кучу патрульных машин с маркировкой не своего отдела, я начинаю волноваться и останавливаю машину. Кто-то сигналит в спину, мол, не загораживай дорогу. Паркуюсь.

– Ладно, – выдыхаю я, – зайду к начальнику, извинюсь, заберу документы и домой. Ничего страшного. Мы же коллеги.

Вспомнился вид разъярённого лица начальника и хмурого Кесарева. Нет, меня уже ничем не напугать.

Внутри участок оказался просторным и чистым. В коридоре горят все лампы, краска полностью покрывает стены. Постовой встречает меня дежурной ухмылкой.

– Привет, привет, – говорит он, но руку не тянет. – А мы тебя тут уже все заждались. Тебе в семнадцатый.

Даже не видя самого себя в этот момент, я чувствую, что улыбаюсь. Всё это так.. наигранно. Проходя мимо постового, я чувствую себя персонажем компьютерной игры или героем фильма, очнувшимся после амнезии. Все вокруг знают меня, ждут меня, чего-то хотят – так часто начинаются фантастические фильмы и игры.

В кабинет номер семнадцать я вхожу сразу после стука, чтобы не успеть испугаться и передумать. За столом сидит полковник с фамилией на груди Попов. Заполняет какие-то документы.

– Заходи, присаживайся, – приглашает он, отодвинув стул с противоположной стороны стола ногой.

Я осторожно сажусь. Полковник молчит несколько секунд.

– С тобой Фёдоров воспитательную беседу провёл? – спрашивает он, не отрывая руки и глаз от документов.

– Так точно, товарищ полковник.

– Можно не по уставу, – поднимает он на миг глаза. Бесстрастные, усталые, блестящие. – Хорошо, что провёл. Уволили тебя?

– Никак нет. Перевели в другой отдел на черте города. Фёдоров говорит, сейчас не надо шум поднимать.

Полковник задумался, потёр ладонью столешницу, и снова продолжил писать.

– Хорошо. Так даже лучше, наверное. Поработаешь там временно, глядишь, и вернут. Я не настаиваю в этом плане. Тебя откупили, забирайте.

Он замолкает. Мне кажется, не решается развивать мысль. Я не решаюсь её из него вытягивать.

– У меня бушлат на вешалке у входа, – он кивает головой. – Там ключи, один от сейфа. Принеси.

Как на пружине резко вскакиваю, и быстро подхожу к бушлату, но рука тут же начинает предательски дрожать, когда я сую её полковнику в карман.

– Вот они.

– Сейф у меня за спиной. Ключ похожий на гвоздь. Открывай, забирай свои документы.

Подобную халатность я не могу называть доверием. Открывая сейф, понимаю, точно не головой, не знаю, может, спинным мозгом, насколько безумно доверять ключи от сейфа постороннему человеку, злому сейчас на всю систему полиции в целом. А если там табельное лежит?

Табельного там не оказалось. Дела и мои корочки. Корочки забираю, закрываю сейф, обхожу стол.