Трагедия Цусимы

Хотя все пассажирские каюты битком набиты, пришлось принять еще одного пассажира — генерал-майора С. Приехал — и прямо к адмиралу: «Ради Бога, возьмите с собой, а то при даниловской комиссии не знаю, когда дождусь очереди!» — Адмирал ответил, что он здесь не хозяин, но так как командир уступил ему свою каюту, в которой, кроме койки, есть еще и диван, то он просит располагать им. До такого самопожертвования его, однако же, не допустили. Капитану пришла блестящая идея: он предложил мне переселиться в ординарную каюту, при обычных рейсах занимаемую горничной, а на мое место в двойной каюте водворить генерала. Я с радостью согласился. Правда, вместо шикарной кровати в моем новом обиталище была узенькая и очень короткая койка (должно быть, в «Д. Ф.» горничных выбирают исключительно малорослых), а в самой каюте с трудом можно было повернуться, но зато я был один. Огромное преимущество. Рана на левой ноге вскрылась и гноится. Пароходный доктор осмотрел и решил, что там есть что-нибудь лишнее — либо мелкий осколок снаряда, либо кусочек кости, которых недосмотрели. Резать теперь, в путевой обстановке, не советовал. Рекомендовал не утруждать, по два раза в день менять перевязку, «авось довезете до Петербурга, а там это — плевое дело». — Я, разумеется, согласился — уж очень было бы обидно с русского парохода снова отправиться в японский госпиталь».

«2 ноября. — Сегодня садились последние эшелоны команды и прибыли последние пассажиры — контр-адмирал Вирен со своим флаг-офицером.

В 3 ч. 30 мин. дня приехавший из Киото православный священник Симеон Мия (японец) служил напутственный молебен.

Приезжали проститься Martini (французский морской агент), французский консул в Кобэ и (даже!) генерал Д. со своим адъютантом.

Адмирал выглядит бодро, хотя от неудобств и неприятностей (за последнее время в Киото) сильно осунулся. Кожа да кости. Доктор говорит, что это — пустяки. Нервы железные. Ими так держится, что всех нас переживёт. Только бы они не сдали. Я с ним согласен. Если в Петербурге пустят к делу — оживёт и нарастит мяса. Сдадут в архив — не выдержит».

Глава X

На «Воронеже». — Первые признаки брожения в эшелоне. — Вместо Владивостока — в Нагасаки. — Пропаганда среди военнопленных. — Беспорядки на пароходе. — Быстрое успокоение. — На «Якуте». -В виду родных берегов

Третьего ноября. — В поход собирались еще вчера вечером, но задержались из-за перепутавшихся якорных канатов. Ждал, ждал — не дождался, когда распутают, и пошел спать. Плохая примета. В 2 ч. 15 мин. по полуночи проснулся от шума винтов, выглянул в иллюминатор: разворачиваемся. В 2 ч. 20 мин. дали ход вперед, легли на курс. Дай Бог, в добрый час! Погода — тихо; яркая луна; слабая облачность.

Вечером. — Идем хорошо. Днем дул довольно свежий N0. Было холодновато. Теперь стихло и потеплело. Едим и спим, как давно уже не приходилось.

Во время ужина среди эшелона — шум по поводу недоброкачественной пищи. Кто-то, взобравшись на крышку фор-люка, держал зажигательную речь. Тема: «господа» только и делают, что обворовывают мужика, пот и кровь которого ценятся дешевле… (опускаю выражения, неудобные в печати). С истинным удовлетворением считаю долгом отметить, что капитан «Воронежа» оказался на высоте положения. Прямо пошел в толпу, просил не кричать всех разом, а сказать толком, в чем дело. Говорят: — Каша затхлая! — Но ведь принимали ее ваши же, выборные артельщики? Чего ж они не смотрели? — Пока не сварена, сырую-то не унюхаешь! — Ну, если уж артельщики не могли унюхать, так я-то как же бы догадался? Вареную пробовал и вижу, что затхлая, не годится. Сварим новый ужин. А зачем же скандал устраивать? На мне еще меньше ответа, чем на артельщиках. — Дальше следовали пояснения, глубоко убедительные для нижних чинов, но малопонятные для читателей, незнакомых с морским жаргоном.

«Так! Правильно! Вот так загнул!» — слышались кругом одобрительные восклицания.

На первый раз — сорвалось. Спокойствие восстановилось. Надолго ли?..