Трагический эксперимент. Книга 3

А. К.: Существует легенда, будто они сразу вступили в борьбу, но это абсолютно неверно.

Л. Ш.: Так нас учат в университетах.

А. К.: После отречения императора вся государственная машина, весь аппарат оказался сломан. Воля сознательных людей и в Думе, и в Советах, и в обществе была направлена на то, как скорее преодолеть коллапс.

Л. Ш.: Насколько мне известно доктрина социал-демократов и эсеров не позволяла им присоединиться к Временному правительству, не так ли?

А. К.: Ну да, присутствовал несколько доктринёрский подход, что у нас, как сто лет назад во Франции, обязательно должен быть сначала жирондистский период, потом якобинский период, и сейчас время буржуазного правительства, а левые, социалисты должны оказывать ему условную поддержку постольку, поскольку оно устанавливает демократический режим и проводит важные социальные реформы.

Л. Ш.: Как менялась эта ситуация? К маю вы были уже не единственным социалистом во Временном правительстве?

А. К.: Я был одним из тех, кто ещё до революции чувствовал её неизбежность. Увидев ситуацию, сложившуюся после взрывного свержения прежней власти, я и другие члены Временного правительства ощутили, что мне надо быть среди них.

Л. Ш.: Вы стали как бы мостиком между левыми и умеренными.

А. К.: По воле истории так сложилось, что на тот момент у меня был очень большой авторитет в массах.

Л. Ш.: Ещё одни вопрос на ту же тему. Начиная с мая, до какой степени вы могли полагаться на поддержку исполкома Советов?

А. К.:

 Повторяю, это легенда, будто Временное правительство и Советы всё время находились в состоянии борьбы. Это не так.

Л. Ш.: Хорошо. Разумеется, вас не поддерживали большевики, активизировавшиеся после возвращения Ленина из Швейцарии 3 (16) апреля 1917 года?

А. К.: Большевики в это время не имели особого значения и находились в меньшинстве в Советах.

Л. Ш.: Считается, что после возвращения Ленина в начале апреля большевики начали играть очень важную роль в части подрывной работы в армии. Это верно?

А. К.: Фактически это началось ещё до возвращения Ленина, но он, естественно, придал мощный импульс. Однако на первых порах выдвинутые им лозунги: «Мир немедленно!» и «Долой министров-капиталистов!» не находили сколько-нибудь широкого отклика на фронте и даже у петроградских рабочих.

Л. Ш.: Вы писали в воспоминаниях, что примерно с середины апреля Временное правительство почувствовало беспокойство в связи с финансированием большевиков Германией. Почему Временное правительство, в котором вы были министром юстиции, имея достаточно доказательств, не приняло эффективных мер?

А. К.: В той обстановке общественному мнению, не только социалистам, но и широкой публике, сложно было поверить, что признанный лидер революционной партии, да, крайне левый, но русский человек, мог встать на путь сотрудничества с врагами России.

Поэтому, получив первые свидетельства контактов между организацией Ленина и некими силами в Германии, поддерживаемых через Стокгольм, мы решили всё расследовать очень осторожно и без огласки и опубликовать имеющиеся документы, когда получим полную картину.

Л. Ш.: Иными словами, вы в правительстве не сомневались в обоснованности обвинений, но с учётом шока, каким это стало бы для общественного мнения, решили не выдвигать их публично, а дождаться более полных, стопроцентных доказательств?

А. К.: Да, да.

Л. Ш.: Продолжавшаяся война и антивоенная пропаганда, несомненно, сыграли огромную роль в поражении Временного правительства. Если бы вы, Временное правительство, сумели и, прежде всего, захотели уклониться от обязательств перед союзниками и заключить сепаратный мир с Германией до захвата власти большевиками в октябре, удалось бы вам политически выжить?

А. К.:

 Не знаю, но я уверен в одном: это было возможно лишь ценой гражданской войны. Вспомните, что одной из причин столь сильного отторжения последнего императора был страх, что, пусть не он сам, но некие очень близкие к трону круги готовили сепаратный мир.

Общественное мнение, включая огромное большинство социал-демократов, и армия были решительно против любых закулисных сделок с Германией.

Естественно, после внезапной катастрофы российская армия была первое время полностью дезорганизована. Но мы восстановили дисциплину, пускай не полностью. В мае я принял пост военного и морского министра именно с задачей возродить дисциплину и боеспособность.

Л. Ш.: Я читал много материалов о ваших примечательных поездках на фронт в мае-июне [1917 года] и огромной поддержке, которую вы в тот момент получали. Так, значит, вы уверены, что ответом на попытку заключить сепаратный мир с Германией стала бы гражданская война?

А. К.: О да! Безусловно. Случилась бы та же история, что впоследствии, только восемью месяцами раньше.

Л. Ш.: А случалось вам хотя бы думать о возможности сепаратного мира? Были какие-то планы?