Трансформация демократии

История предоставляет нам множество подтверждений этого факта. Особенно поучительна эволюция отношений Англии с Францией, начиная с Крымской войны до франко-германской войны 1870–1871 гг. Во времена Крымской войны Англия была с Францией в союзе и после ее окончания также демонстрировала по отношению к этой стране свое благорасположение. Затем началось охлаждение, которое переросло в недоброжелательность. Накануне войны 1870–1871 гг. и во время нее высказывания значительной части английской прессы, в частности газеты «Таймс», стали откровенно враждебными. Что же произошло на этом отрезке времени? Франция всего-навсего после войны в Италии приобрела в Европе, по мнению Англии, слишком большой вес. После войны 1870–1871 гг. до разразившейся недавно новой войны можно было наблюдать сходный процесс. Но на этот раз недоверие Англии стала постепенно возбуждать Германия, представлявшая для нее прямую угрозу на море и косвенную – на континенте. Прежде неумеренно расхваленная и превознесенная до небес Германия в течение нынешней войны и после нее оказалась растоптанной и уничтоженной, хотя в последнее время появились некоторые признаки смягчения.

Очень вероятно, что мы находимся в начальной стадии новой эволюции, подобной тем, что уже имели место. Этот вопрос заслуживает подробного рассмотрения, но в рамках не газетной статьи, а целой книги.

Описанные нами примеры эволюции свидетельствуют о том, что действие более глубоких и неизменных причин оказывается в конечном итоге сильнее, чем всех прочих. Наполеон III мог выбирать между союзом с Англией и с Россией. Одержимый воспоминанием о кончине своего дяди на острове Святой Елены, он предпочел первый в надежде застраховать себя от неприятностей, но жестоко обманулся. Он мог бы строить куда более верные прогнозы, если бы прислушался к урокам истории, ведь враждебность Англии к Наполеону I и ее равнодушие к судьбе Наполеона III в 1870 г. были продиктованы теми же самыми интересами.

Еще один интерес, представляющий великую важность для Англии, – это безопасность ее азиатских владений – как новоприобретенных, так и прежних. Она видит угрозу для них в распространении большевистской пропаганды, но еще не решила, противостоять ей силой или помешать путем заключения договора. Именно этим объясняется неопределенность английской политики последнего времени. Если Англия остановится на последнем решении, ее пути неизбежно разойдутся с Францией, интересы которой лежат в другой плоскости и не отличаются такой же сугубой утилитарностью.

Мощный поток политических интересов смешивает свои воды с рекой интересов финансовых. Среди последних необходимо различать уже устоявшиеся интересы и только намечающиеся.

Если говорить об отношении к России, то первые преобладают во Франции, вторые – в других странах. Эти страны не могут простить Франции ее претензий на получение долга по кредитам. Поэтому ее рассматривают как помеху на пути плодотворного сотрудничества во всем мире. За это ее осыпают упреками, обвиняют в ростовщичестве и пренебрежительно обзывают Шейлоком. Она считается защитницей капитализма, противницей труда, представителями которого в открытую выступают пролетарии, но подспудно могут быть и финансисты, везде собирающие по зернышку и с нетерпением рвущиеся «спасти» Россию, получив там концессии на прибыльные предприятия. Все эти интересы прикрываются иногда непроницаемой, иногда прозрачной завесой многочисленных дериваций, а хорошо оплачиваемое производство набирает обороты.

Перейдем теперь к чувствам. Мы не станем говорить о многочисленных друзьях Франции, которые не забывают, в каком долгу находится перед ней культура современных народов. Займемся только чувствами, которые прямо или косвенно работают на антифранцузскую кампанию.

В 1885 г. сэр Генри Самнер Мэйн[108] охарактеризовал важную категорию чувств, заметив по поводу одной статьи Лабушера, что речи этого автора, «как, впрочем, и речи многих граждан, полагающих, что правительства обладают неограниченными возможностями делать людей счастливыми, подразумевают убеждение в наличии некоего неисчерпаемого по количеству фонда земных благ, хранящихся, так сказать, на огромном складе или на антресолях и в настоящее время распределяемых неравномерно и несправедливо. И именно эту неравномерность и несправедливость со дня на день должен устранить демократический закон». Интенсивность подобного рода настроений была чрезвычайно усилена войной, которая даже снабдила их некоторым практическим обоснованием благодаря подчинению экономической жизни произвольным решениям правительств. Экономический ущерб, нанесенный этими решениями, тяжелым бременем лег на население, но оно не связывает эти вещи, наоборот, ожидает окончательного облегчения от новых произвольных решений. С точки зрения значительной части граждан, они должны привести к перераспределению богатств и реорганизации производства, в то время как спекулянты хотели бы заменить прежние источники доходов, иссякшие с окончанием войны, новыми.