Трансформация. Проявление самости

Я не ставлю пред собой цели дать полное описание содержания «Дуинских элегий». Этому вопросу было посвящено множество книг, диссертаций и целые конференции, далеко не исчерпавшие сложность и глубину этого произведения. Я лишь остановлюсь на некоторых темах и образах, которые считаю основными, относящимися к избранной мною теме психологической трансформации. Мы вкратце обсудим образы Жалобы, Ангела и Открытости наряду с темами трансформации и смерти. В элегиях они сплетены и тесно связаны, и я считаю, что они составляют основную тематическую ткань работы.

Почему основной труд жизни назван элегиями? Я размышлял над этим, когда впервые стал изучать шедевры Рильке. Конечно, одна из причин – формальные традиции, как объясняют литературоведы. Гете написал известные элегии и, вероятно, это и стало причиной выбора Рильке. Но я искал психологические причины. И обнаружил, что элегическая ностальгия и печаль доминировали в творческой жизни поэта. Возможно, в силу того, что он родился у матери, которая переживала недавнюю смерть единственного ребенка, маленькой девочки. Рильке на протяжении всей жизни испытывал чувство, которое он называл «юным умершим». Атмосфера печали об утраченном потенциале, глубокая скорбь, иногда уступающая место откровениям о вечности, а иногда просто связанная с утратой, характерны для его поэзии на всем протяжении творческого пути. В «Дуинских элегиях» этот тон звучит наиболее полно и глубоко. У Рильке была способность печалиться практически беспрестанно. Словно бы элегия – не как техническая поэтическая форма, а как фундаментальная структура чувств – была имагинальным диском в бессознательном Рильке с момента его рождения. В «Дуинских элегиях» он поместил ее на авансцену. Она занимает центральное положение, это привилегированная структура его взрослого имаго. Кроме того, похоже, что оплакивание было основным катализатором – стимулирующим или запускающим в действие психологическим «гормоном» – поэтического творчества Рильке. В известном смысле весь его поэтический труд – это монументальная жалобная песнь.

Но telos (или окончательная цель) этой поэзии – не стенание, а трансформации. Стенание – это возможность, необходимое условие для трансформации. Осознание «юного умершего», которого поэт достиг в Первой элегии, часто необходимо живущим, чтобы развиваться духовно. Скорбь стимулирует рождение музыки и является силой, пробуждающей поэзию:

Schliesslich brauchen sie uns nicht mehr, die Früheentrückten,man entwöhnt sich des Irdischen sanft, wie man den Brüstenmilde der Mutter entwachst. Aber wir, die so grosseGeheimnisse brauchen, denen aus Trauer so oftseliger Fortschritt entspringt: – könnten wir sein ohne sie?Ist die Sage umsonst, dass einst in der Klage um Linos

wagende erste Musik dürre Erstarrung durchdrang;dass erst im erschrockenen Raum, dem ein beinahgöttlicher Jüngling plötzlich fur immer enttrat, das Leere in jeneSchwingung geriet, die uns jetzt hinreisst und tröstet und hilft.(1:86–95)

Что им до нас, наконец, тем кто в юности с жизнью расстался?Мягко отвыкли они от земного, как детиОт груди материнской. Но мы поневолеИщем тайн, ибо скорбь в сочетании с нимиПомогает расти. Как тут быть нам без мертвых?

Говорит нам сказанье, что плач о божественном ЛинеМузыкой первой потряс оцепенелую глушь.Юного полубога лишилось пространство, и в страхеПустота задрожала той стройною дрожью,Которая нас утешает, влечет и целит.

Трагедия генеративна, духовно плодовита.