Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь

Десять лет я держала звено копирайтера в пищевой цепочке,

А ему, наверное, пришлось сидеть на единственном свободном стуле поэтки.

Я не знаю этого несчастного, но посвящаю ему каждую строчку

Той чуши, что понаписала за бабки, и той, что не понаписала из-за дедки,

Или страха перед теми, кто хвалит, и теми, кто ждёт чего-то,

Из-за тех, кто говорил: «Надо заниматься тем, что действительно получается»,

Из-за родственников, которым практически невозможно объяснить, кто ты,

Из-за ужаса, который включается всегда, когда экстаз выключается.

Я решилась признать вину четвёртого сентября — это памятная дата.

Не спрашивайте, что случилось в этот день, — ничего хорошего, уверяю.

В этот день судьба мне будто бы сказала: «Не хочешь по-хорошему — на тогда!» —

И я, харкая кровью, все равно: «Траст» — агентство, которому доверяю!»

А она: «Ну ты дура! Вот не зря все мужики говорят тебе «дура»:

Надевает перчатки, раскладывает издевательства (а могла ведь просто испытания),

Тебя ждали всего лишь бедность, зависимость от обстоятельств, современная русская культура!»

И я, уже просто чтобы сохранить лицо: «Нестле» — это эталон детского питания».

Конечно, она победила, она могла бы просто стереть меня в порошок,

И плевать бы на это! Тело человека — последнее, что мне в жизни надо.

Но под мышкой сопит такой ласковый и такой беспомощный малышок,

Вдруг он тоже перепутает шкафчики, если не проводить его до детсада?

Почему я люблю эти стихи? Конечно, тут есть нечто эгоистическое такое, потому что это немножко похоже на моё старое стихотворение «Жил не свою, а теперь кукую». Но это сходство не формальное, а это сходство вопросов, которые человек себе задаёт: вот он живёт не свою жизнь, а кто живёт его жизнь? И меня здесь подкупает прелестная интонация. И, кроме того, это сделано в таком огден-нэшевском духе — знаете, с этой длинной прозаической строкой, которая взрывается рифмой под конец. Кстати, у Ирки Лукьяновой был в своё время такой цикл стихов «Наш Нэш», который меня тоже очень подкупил. Мне кажется, это ещё не разработанная традиция в русской поэзии. В любом случае мне это нравится больше, чем дольник. И нравится мне всегда самоирония.

Тут спрашивают: «Вы упомянули объект «Дети-два». А не знаете ли вы реальной подоплёки событий и как там задерживали Марту Петерсен?» Я, к сожалению, дорогой слушатель, об этой истории знаю очень мало. Но то, что вы тоже помните «ТАСС уполномочен заявить…», мне приятно.

«Люблю текст Кортасара «Непрерывность парков», который похож на гравюру Эшера. Возможно ли в большом тексте использовать приём метаморфозности, перетекания и превращения одного в другое?»

Это как раз и есть то, что называется «экфрасис» — то есть приём, типичный для живописи, перемещённый в литературу. Работает ли это в большом тексте? Не знаю. Мне кажется вообще, что все большие тексты Кортасара довольно слабы по сравнению с его рассказами. Уж такой рассказ, как «Киндберг» — по-моему, абсолютная вершина (или «Слюни дьявола»). И на фоне этого остроумно придуманные, но очень бледно написанные «Модель для сборки» или «Игра в классики», по-моему, просто довольно занудные.

Тут хороший вопрос о том, что на самом деле Толстой писал «Крейцерову сонату» (ну, это меня поправляют по прошлому эфиру) до того, как Софья Андреевна влюбилась в Танеева.