Транзитом по реальностям

- Ты знаешь, что Алёнка сегодня с мальчиком здесь ночевала? – Иван не ответил, не поняла, то ли удивился так сильно, то ли не понял о чем это я. Поспешила пояснить. – Утром сегодня вышла в коридор, а они вдвоем, уходили как раз, - молчание продолжалось. Не поверил? Может, не надо было сдавать девчонку? Нет, он же брат, должен быть в курсе. – Пацан просто не выглядел, как будто только пришел… - теперь и я замолчала, уставилась на Ивана. Что за ноль реакции?

- Витек, наверное, - наконец отозвался равнодушно, - длинный?

Я кивнула:

- Высокий. А что, могут быть еще варианты? – осторожно поинтересовалась.

- Не должно, - мотнул он головой и легко улыбнулся. Видимо, вид у меня был очень ошарашенный. Ну, а что? Я не считаю нормой такие ночевки в восемнадцать лет, к тому же еще если есть сомнения, длинный там сегодня был или не очень.

- То есть, это нормально?

- Вполне.

- Витек - нормально? Или вообще нормально?

- Витёк нормально. Что не так?

- Ей восемнадцать…

- Ты в восемнадцать этого не делала? – его бровь в удивлении дернулась.

- Нет, - я стушевалась. Моя девственность в этом возрасте почему-то вдруг стала казаться неловкой. Нахмурилась. – Во всяком случае оставлять на ночь это не очень хорошо.

- Где-то украдкой и днем - хорошо, - сделал насмешливый вывод Иван.

- Не знаю, - сдалась я, опуская сковороду на газ и поднимая руки, - если ты считаешь это все хорошим, то хорошо.

Он кивнул. Считая тему обсуждения личной жизни его сестры закрытой. И мне надо было заткнуться, но меня бесила его беспечность.

- А если она залетит? – не удержалась, высказалась.

- Да вроде молодежь грамотная, - невозмутимость с него невозможно было сбить, но все же недовольно заерзал, - и даже если так - родит, значит.

- В восемнадцать?

- В девятнадцать.

- И это нормально?

- Это нормально. Для женщины рожать и стряпать - это нормально, - он кивнул на миску с подобием теста. – А мужчина должен пахать и мамонтов домой носить.

- Ты уверен, что этот Витёк мамонта домой дотащит? – фыркнула я.

- Притащит, никуда не денется, стимул будет научиться таскать.

Позиция Ваньки мне вообще-то была понятна. Он слишком рано начал заботиться о семье, и такие патриархальные устои - это образ его жизни. Устарелые взгляды. Смешно! В восемнадцать лет к плите, горшкам и пеленкам, да еще носки мужу стирать, пока тот за мамонтами бегает. Веселенькую жизнь для сестрички братец желает.

- Может, все же выучиться надо сначала, на ноги встать?

- Угу, карьеру еще скажи, - хмыкнул.

- А что плохого в карьере? - я начала взъедаться. Да, позицию я его понимала, но эта приверженность домостроевскому уставу мне очень не нравилась.

- В карьере ничего, – голос его вдруг стал жестким и даже злым, - а вот выучиться на бухгалтера, а потом торговать страховыми полисами, и при этом еще ждать от женатого мужика машину... За такую карьеру Ленка зубов бы недосчиталась точно.

Понятное дело, я после такого заявления онемела, открыв рот, потом закрыла и снова открыла. Глаза вытаращила. Я так и застыла, шумно дыша. Сердце застучало где-то в горле, а может и в висках. Он серьезно это сказал? Мне не послышалось? Какое его, вообще, дело? Осуждать меня будет! Ишь, как ощерился за свою сеструху. Да мне вообще пофиг, пусть хоть с кем она спит. С длинными и короткими, худыми и толстыми, хоть со всеми разом. Без разницы.

Как и он, несколькими минутами ранее, теперь я стояла и бесцельно смотрела внутрь холодильника. Голова совсем не соображала, что хотела достать оттуда. Слишком неприятно и горько, до кома в горле. И главное мне идти некуда. И вообще, зачем он так? Я же не со зла, я наоборот за девчонку переживала. А он… Повернулась к нему и, собрав все силы, как можно равнодушнее так и высказала про то, что мне пофиг и на нее, и на него тоже. Только не получилось все это ровно и спокойно сказать, последние слова выкрикнула и даже замахнулась рукой в гневе. А потом…

Потом он перехватил мою руку жестко за запястье. Это, оказывается, только казалось, что он спокойно все говорил. Когда он дернул меня грубо к себе, и голубые глаза совсем приблизились - в них плескалось бешенство. А может и не оно. Злость? Наверное, злость. Или… Непонятно. Синева то темнела до грязно серого цвета, то превращалась в небесную чистоту и играла искрами. Странно и красиво. Нет и не злость. Вот честное слово, не понимаю какими мозгами я думала, и были ли они у меня в это время. Я совсем не обращала внимание, что второй рукой он уже притянул меня к себе, прижал и захват запястья ослабил. И когда своими сухими губами, едва касаясь, провел по моим, я лишь зачем-то сделала оценку, что ощущения такие же странные, как и цвет глаз. Это мое тормознутое состояние дало ему руководство к действию. На раз, два, три.