Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

Четко помню, как перед первым классом отчаянно скучала и мечтала подружиться с девчонками, уже знакомыми друг с другом по летнему лагерю. Они собирались играть в Золушку. Золушкой, конечно, была самая популярная девочка.

– Можно с вами? – спросила я, подойдя к ним и с деланым безразличием ковыряя землю носком веселенького резинового сапога.

Они посмотрели на меня как на волчонка, пытающегося прибиться к чужой стае, но отчаянно пахшего нездешними просторами, и зашептались, решая этот немаловажный вопрос. Звезды в этот день оказались на моей стороне, и вердикт был: да, пожалуй.

– Будешь злой сестрой, – серьезно объяснила одна из девочек. – Я тоже сестра Золушки, но я лучше. Я не такая злая. А ты будешь самой плохой сестрой. Поняла?

Я кивнула. Что уж там не понять?.. И тут же повернулась к самой популярной девочке.

– Ты такая страшная! – сказала я, вживаясь в роль. – Настоящая замарашка!

– Сама такая, – вяло попыталась отбиться она, но голосок предательски задрожал.

– А вот и нет! Это ты Золушка! Замарашка и уродина! – сообщила я.

И тут девочка громко расплакалась, а остальные набросились на меня. Так я в первый раз в жизни пострадала ради искусства и проявила неожиданный актерский талант.

– Мама, я плохая? Со мной можно дружить? – спросила я как-то вечером.

– Тебя кто-то обидел? – встревожилась она.

Я помолчала, обдумывая вопрос, и покачала головой. Дочери военных летчиков не жалуются. Как и их жены. Это семейное – негласный кодекс, нечто вроде самурайского.

Мама в это время, кстати, устроилась на работу. Рабочих мест в военном городке было не так уж много, не повыбираешь. Пришлось идти официанткой в единственный местный ресторан. Иногда меня брали туда, и я сидела в каком-то уголке, рассматривая картинки в книге Волкова «Семь подземных королей». Очень любила тогда эту сказку – наверное, это сама северная скудная земля, скрывавшая в недрах ископаемые сокровища, шептала мне о романтике чудесных находок и тайнах кладов.

– Людочка, «Оливье», пожалуйста! И сто грамм… нет, лучше сразу двести. Ой, а это у вас дочка такая большая? И не скажешь! Не посидите с нами?.. Почему же?.. Ох, как жалко. Триста грамм принесите, Людочка…

«Птица счастья завтрашнего дня…» – старательно исполнял шлягер местный оркестрик.

А герои плыли на лодках, разгоняя слабым светом чадящих факелов мрак подземных тоннелей… И сияли самоцветы, и тявкала маленькая смешная собачка…

Я поднимала глаза от слегка потрепанных на углах страниц старой книги, но продолжала видеть тот сказочный мир.

«Выбери меня, выбери меня!» – настойчиво, как заклинание, звенело вокруг.

– И еще рыбки, Людочка!..

А папа часто пропадал на дежурствах. Регион (вспомним про Америку) был непростым, иногда дежурство продолжалось сутками, причем военные находились в постоянной готовности по малейшему сигналу тревоги вступить, что называется, в боевое взаимодействие…

Помню, он приходил и всегда подхватывал меня на руки. Потом хлопал по карманам синего летного комбинезона и, доставая маленькие шоколадки, которые выдавали офицерам в качестве пайка, спрашивал:

– Ну, что я принес?.. Посчитай.

Пока я была совсем маленькая, счет шел на «один, два… много!..».

Это потом стало ясно, что обычно шоколадок оказывалось три. Странно, а ведь я до сих пор в целом равнодушна к конфетам и шоколаду. Зато люблю кедровые орешки, тогда я считала, что они называются диковинным певучим словом плоскогубцы, путая продукт с инструментом, которым папа для меня их раскалывал…

В школу я пошла, когда мне еще не исполнилось семь, а поэтому потребовалось сдать вступительный экзамен, доказывая свою смышленость и начальное образование: сосчитать до десяти и обратно, рассказать сказку и ответить на какие-то незамысловатые вопросы. Экзамены удались, тем более я доверительно сообщила, что у меня уже есть кукла-невеста, и всем стало абсолютно ясно, что девочку с куклой-невестой нужно срочно брать в школу и занять ее ум чем-нибудь безобидным и полезным типа алфавита и выписывания в тетрадки крючочков и палочек.

Впрочем, с крючочками – это отдельная история. Сколько же неприятностей они мне доставили! Сидишь, бывало, высунув язык от усердия, а все равно что-то обязательно пойдет не так: где-то рука дрогнет от великого напряжения, где-то противная палочка преступно заползет за линейку, а нарисованное в утешение уныло повесившим головы двойкам солнышко почему-то покажется взрослым неуместным.

– Переписывай! – скажет мама, критически обозрев результаты горьких трудов.

– Ну ма-ам!..

– Плохо получилось. Переписывай.

Глаза щиплет от слез, но чертов кодекс!.. Сжечь бы его да развеять по стылому северному ветру. Так нет, неписаный же, не сожжешь. Вот и приходится с горестным вздохом переписывать заново. Строчку за строчкой. Раз за разом.

– А меня мама переписывать не заставляет, – заявила дочь техника Ленка.

– Везет… – я закусила кончик косы и оценивающе посмотрела на одноклассницу. – Можно, я к вам перееду? Буду у вас жить?

– Можно. У меня мама добрая, – сообщила Ленка. – У тебя шоколад есть?

– Есть, – в тоннеле отчаяния забрезжил свет надежды.