Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

Как-то заприметив мою безответную влюбленность в некую барышню, он сказал между прочим: «Еду вчера в трамвае с одной роскошной, отчасти знакомой дамой. Вдруг в районе Покровки она склоняется ко мне и говорит: поцелуй меня. Не колеблясь, как истинный схимник, отвечаю: три рубля! Ну, и схлопотал, конечно, по уху. Да, брат, женщина – чудо. Однако мало ли в мире чудес? Все тлен, прах и к тому же суета сует. Давным-давно ведь сказано: не сотвори себе кумира!»

Со временем, случалось, и я уже не взирал на него, как прежде, бесконечно-счастливо-щенячьими глазами. Но уж коли он брал гитару, прежнее блаженство немедленно возвращалось.

«Вот вывихнул палец, – пожаловался однажды Юра, тронув струны. – Представь, покалечился, надевая носок. Только никому не говори о моем позоре»…

И я честно молчал. Недавно сообразил – как здорово, если ничего позорнее не припомнить.

Когда в день Ильи-пророка он расставался с этим миром, в холоде его застывшего лба ощущалась усталость метелей, а на лице замерли удивление и сожаление. Верно, опечалился, не в силах рассказать о том, что теперь видит и слышит.

Но и по сию пору, как откроешь его книги или подумаешь о нем, так наполняешься радостью, любовью и простым знанием – это только кажется, что его нет.

Увы, далеко не все Юрины заветы я в точности исполнял, зато этот хорошо запомнил, как он и просил лет пятьдесят назад.

Светлана Василенко

Город за колючей проволокой

В военном «газике» мы едем со съемочной группой в мой родной город снимать документальный фильм о моем детстве. По правую руку от нас серая, словно военная шинель, полынная степь, уходящая за горизонт, по левую – пойма реки Ахтубы. Ахтуба – рукав полноводной и величественной – царицы всех русских рек – Волги. То есть она как бы родня Волги, ее сестра или дочь, но характер у нее совершенно другой, она стремительная, своенравная, с бурным, словно она горная, а не степная речка, течением. Кажется, что именно из-за своего дурного характера и убежала она из царского дома, чтобы жить своей дикой и необузданной жизнью, но рядом, параллельно с Волгой-матушкой, так же, как та, впадая в Каспийское море.

– Ахтуба… – произносит режиссер название реки, будто пробует его на вкус, и спрашивает меня: – Откуда такое странное у речки имя? Какое-то совсем нерусское.

– Не русское, – подтверждаю я. И рассказываю: – Когда-то, завоевав всю Азию, дикие орды монголов под предводительством Бату-хана, внука Чингисхана, остановились именно здесь, на берегу реки Ахтубы. Сердце Бату-хана поразила эта дикая коварная река, характером и нравом так похожая на необузданный характер и нрав его народа, и, очарованный раз и навсегда ее красотой и красотой этого места, он именно здесь, в пойме реки Ахтубы, основал Западный улус монгольского государства, назвав Золотой Ордой, и построил столицу Золотой Орды – Сарай. Именно отсюда, из Золотой Орды, монголы совершали свои кровавые набеги на Русь, сжигая и вырезая на своем пути русские города и села. Отсюда они покоряли Русь, выключив ее как государство из исторического контекста на несколько столетий. Именно сюда, в Золотую Орду, стекалась дань с русских княжеств, сюда, в Сарай, приходили к хану русские князья выпрашивать разрешение на княжение.

Я, конечно, немного привираю, рассказывая. Хан Батый построил столицу Золотой Орды гораздо южнее этого места, в низовьях Волги, а уже потом многие годы спустя другим ханом она была перенесена сюда. Но для пущей убедительности рассказа не грех немного приврать.

– Однажды русский князь влюбился в ханскую дочку Тубу. Она соответственно в него. Потом князь уехал, пообещав ей вернуться через год и жениться, – рассказываю я съемочной группе местную легенду. – Отец, узнав об этом, рассердился и решил поскорее выдать дочь за старого и некрасивого…

– Хрыча, – фыркает оператор Ира. (Она, между прочим, одна из лучших операторов России.)

– …крымского хана, – говорю я.

– А она сама-то что, Туба эта? – спрашивает, заинтересовавшись, шофер «газика», молодой румяный солдатик. – Пошла за него?

– Останови-ка машину вон у того камня, – прошу я его.

Машина останавливается около серого, из бетона, неуклюжего, будто его делал какой-то неумеха, монумента. Мы выходим. На бетонном боку следы от букв. Видимо, медные буквы с монумента скрутили местные алкаши и за бутылку водки сдали в утиль-сырье как цветной металл. Режиссер пытается прочесть надпись. Ничего не получается. Он поднимает на меня глаза.

– Что тут написано?

– Что здесь была столица Золотой Орды – Сарай.

– Вот здесь?! – режиссер ошарашенно смотрит кругом.