Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

По моему собственному опыту, с печально известной гиперчувствительностью этих пациентов трудно работать, но она тесно связана с их определенной интуитивной способностью подстраиваться и быть эмпатичными к другим людям и к миру, в котором мы живем. Джером Бернстайн называет таких чувствительных людей «приграничными» (borderlanders) и считает, что они имеют особую связь с «трансрациональной реальностью» и с природой (Bernstein, 2005: 109). Для терапевта, настроенного более «реалистично», «духовная» чуткость этих людей может выглядеть как эскапизм или защитное использование грандиозных фантазий. Но на самом деле многие из этих пациентов, переживших травму, обладают психическими способностями, наличие которых может быть объективно подтверждено. Они могут «настраиваться на частоты», которые большинство из нас не может видеть или слышать. Много лет тому назад Уильям Джемс писал, что у людей, «сломанных» травмой, также «проломлен» вход в другое измерение реальности (см. главу 1). Как мы видели в предыдущих случаях, иногда их переживания иного измерения реальности могут иметь большое значение для выживания.

Конечно, есть и такие пациенты, которые используют свой особый доступ к неординарной реальности ради всех этих окольных путей, уклонений и уходов, которые выделяет Стайнер и другие. Кен Уилбер называет это «духовным обходным путем» (Wilber, 1998). Но это не всегда так.

Так же как Фейрберн, Стайнер редуцирует внутренний мир психических убежищ до патологических объектных отношений, производных от отношений с внешними объектами. Это опять низводит внутренний мир до «всего лишь» хранилища перенесенных внешних реалий. Такая чрезмерно экстравертная установка маргинализирует внутренний мир. Однако, приняв во внимание точку зрения, которой я придерживаюсь в этой книге, а именно, что мы живем и в духовном (внутреннем), и в материальном (внешнем) мирах, что мы, по словам Хешеля, цитированным во введении, – «граждане двух миров», мы увидим иное измерение идеализированных священных убежищ, которые Стайнер называет «патологической организацией»: они становятся внутренними пространствами, в которых сохраняются и находят приют творческий потенциал и витальная искра личности.

Нам нужна психология, отдающая должное человеческой душе, т. е. глубинная психология, и ipso facto[48]

, она включает в себя внутренний мир. К. Г. Юнг напоминает нам:

Цель великих религий выражена в предписании: «не от мира сего», и этим указано движение либидо, направленное на внутренний мир субъекта, то есть в его бессознательное. Общее отвлечение либидо назад и его интровертирование создает там известную концентрацию либидо, которая символически характеризуется как «драгоценность», в притчах – как «драгоценная жемчужина», как «зарытое в поле сокровище».

(Jung, 1921: par. 423; рус. изд. с.350)

Этим «зарытым в поле сокровищем» является человеческая душа – та эфемерная реальность, которая, по словам христианского мистика Майстера Экхарта, несет в себе образ Божий (см.: Jung, 1921: par. 424). И эта таинственная реальность всегда «располагается» во внутренней жизни человека.

Кристофер Боллас и внутренний мир как страна призраков

Кристофер Боллас предложил перспективный психоаналитический подход к двуединой материально-духовной метапсихологии, которую мы исследуем на этих страницах. Он говорил о потенциале нашего истинного я

как об «уникальном личностном стиле самовыражения, творческом почерке». Под этим он понимал индивидуальные унаследованные возможности личности, специфические для каждого человека, но при этом зависящие от мира объектов, способствующего или не способствующего тому, чтобы был явлен потенциал истинного я (Bollas, 1989: 8–12). Когда эта активная зона в центре бессознательной жизни, стремящаяся к тому, чтобы проявиться в опыте, становится жертвой жестокого обращения или травмирующего насилия, то разрушается переходное пространство, и вместе с этим прерывается развитие личностного стиля самовыражения ребенка. Происходит коллапс промежуточной сферы опыта, где соединяются реальность и фантазия; истинное я прекращает свое развитие и отступает в альтернативный мир, где живет в фантазии, в то время как функции взаимодействия с реальностью берет на себя ложное я. До этого места у Болласа все хорошо.