Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

В своей ранней книге о нарциссизме Симингтон называл бесконечный или абсолютный внутренний центр «дарителем жизни» (Symington, 1993: 35). С тех пор вместо выражения «даритель жизни» он использует слова «

абсолют» или «бесконечность», но они выполняют ту же роль в его теоретических построениях, что и прежний термин. Даритель жизни

– это мистическая внутренняя реальность, которая проявляет себя только при условии, если мы делаем выбор в ее пользу, однако интенциональное ядро я обладает свободой и может отречься от этого главного аспекта внутренней жизни, стать враждебным ему. Симингтон говорит, что в случае выбора в пользу дарителя жизни (абсолюта или бесконечности) между различными частями нашего внутреннего мира начинают устанавливаться связи (Symington, 1993: 36). По его мнению, без такого выбора человек не может инициировать творческое действие.

Отказ от бесконечного приводит к формированию ядра психопатологии, и Симингтон прослеживает этот аспект выбора до самого младенчества. Когда заброшенный или травмированный ребенок отворачивается от матери и замыкается в себе, он выбирает патологическую систему (Симингтон называет это нарциссической конфигурацией я – с системой самосохранения), чтобы избежать риска повторения боли или отвержения. Симингтон подразумевает, что травма – это не только то, что с нами происходит, но и наша ответная реакция на это. Реагируя, мы делаем выбор «за» или «против» нашего собственного духовного центра бытия.

В отличие от меня Симингтон не использует слово «душа» для описания этого центра абсолюта или бесконечности. Он также не ставит перед собой задачу, которой посвящена эта книга, исследования символической репрезентации в образах сновидения этого центра жизненности. Однако он использует такие слова как личностный «дух», который может быть сломлен при травме (Symington, 2001: 107), или «жизненный дух» (Symington, 2001:

108), или «интенциональное ядро я» (Symington, 1993: 39). Он пишет о таком даре, со стороны которого инициируются «внутренние жесты щедрости» (Symington, 2001: 7) и о креативных эмоциональных отношениях (Symington, 2001: 64), или о том, что именно объединяет различные части я,

фрагментированного при травме, тем самым предлагая «единственность в существовании человека… целостность… или единство» (Symington, 2001: 10, 93). Он также говорит об «истинном боге» внутри личности, который «является результатом внутреннего творческого акта» (Symington, 2001: 162) и противопоставляет ему «ложного бога» нарциссической патологии. Даже происхождение сновидений, так как они, по сути, являются выражением творческой тенденции и стремления к синтезу (Symington, 2001: 53), он относит к «бесконечности» (Symington, 2001: 54). Кроме того, он указывает на тот непостижимый парадокс, что абсолютное или бесконечное переживается человеком как личное (Symington 2002: 36).

Одно из уникальных открытий Симингтона состоит в предположении, что доступ к ядру нашего я происходит с помощью совести, ее «тихого голоса» внутри нас. Мы чувствуем, что он наш, и в то же время не наш. Совесть, говорит он, «является субъективным опытом бесконечного внутри личности» (Symington, 2001: 29). Симингтон различает угрызения совести, когда мы испытываем чувство вины, и внутренний голос совести. В первом случае мы осуждены и нам вынесен приговор, во втором – совесть как бы «приглашает» нас. Когда мы отвергаем голос совести, то отказываемся от бесконечного, общего для всех нас… от того, что лежит в основе нашей природы (Symington, 2001: 31). Совесть осуществляет функцию синтеза в нашей личности. Она собирает воедино элементы внутри человека, так что действие совести служит укреплению Эго. Если какая-то часть внутри нас осуждена и приговорена, то это означает, что она отщеплена, и это ведет к фрагментации.

Еще одним творческим вкладом Симингтона стало предположение, что в современном мире встреча с абсолютом или бесконечностью происходит в ходе творческого взаимодействия с другим человеком (Symington, 2001: 85). Он находит в этом новую форму духовности (Symington, 2001: 39) и подчеркивает важность интерпретации переноса в психоанализе (Symington, 2001: 14). В клинических случаях, приведенных в главе 2, я пытался показать подобные «моменты», когда абсолют или бесконечность входит в межличностные отношения между мной и пациентом (см. случай Майка в главе 4 и Деборы в главе 9).