Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора

«Меня изнасиловал сосед, проникший в мой дом под предлогом оказания помощи. Я пошла в полицию, выдвинула обвинения и дважды была в суде. Мне назначили кризисного консультанта по изнасилованиям, и районные прокуроры были очень добры ко мне и готовы помочь, и все эти люди мне верили. В первый раз жюри присяжных не пришло к согласию, а во второй раз его оправдали. Вердикт меня разочаровал, но над ним я не властна. Моя жизнь от этого не кончилась. Участие в суде было для меня своего рода катарсисом. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы защитить себя и постоять за себя, так что эта рана не загноилась»[588]

.

Выжившая, которая решает участвовать в публичной битве, не может позволить себе иллюзий о неизбежной победе. Она должна быть твердо уверена, что уже одной своей готовностью противостоять преступнику преодолевает одно из самых ужасных последствий травмы. Она дает преступнику знать, что тот не сможет управлять ей с помощью страха, и разоблачает его преступление перед другими. Восстановление переживших злодеяния основано не на иллюзии полного преодоления зла, а на знании, что зло не полностью возобладало, и надежде, что в мире по-прежнему есть место исцеляющей силе любви.

Освобождение от травмы и ее последствий

Освобождение от травмы никогда не бывает окончательным, восстановление никогда не бывает полным. Отголоски травмирующего события продолжают доноситься до переживших его всю оставшуюся жизнь. Проблемы, которые были в достаточной мере решены, могут проявиться вновь, когда выжившие преодолевают очередной важный этап своей жизни. Брак или развод, рождение или смерть в семье, тяжелая болезнь или уход на пенсию – таковы частые причины воскрешения травматических воспоминаний. Например, когда солдаты и беженцы Второй мировой войны в старости сталкиваются с утратами, у них снова проявляются посттравматические симптомы[589]

. Женщина, пережившая насилие в детстве, достаточно исцелившая себя, чтобы работать и любить, может столкнуться с возвращением симптомов, когда выходит замуж или рожает первенца; или такое происходит, когда ребенок достигает возраста, в котором в ее жизни началось насилие. Одна женщина, повторно обратившаяся за лечением через несколько лет после успешного завершения курса терапии, описывает, как ее симптомы вернулись, когда ее маленький сын начал проявлять непослушание:

«Все шло прекрасно, пока малыш не достиг этих “ужасных двух лет”. Он был таким спокойным младенцем, а потом ни с того ни с сего решил устроить мне веселую жизнь. Я не могла справиться с его истериками. Мне хотелось колотить его, пока он не заткнется. Передо мной мелькали яркие картинки, как я душу его подушкой, пока он не перестает шевелиться. Теперь я знаю, что так поступала со мной моя мать. И знаю, что я могла бы сделать то же самое со своим ребенком, если бы не получила помощь»[590].

Эта пациентка испытывала унижение от того, что ей пришлось вернуться к психотерапии. Она опасалась, что возвращение симптомов означает, что ее первая терапия была неудачной и доказала ее «неизлечимость». Чтобы избежать таких ненужных разочарований и унижений, по завершении курса лечения пациентам следует рассказывать, что посттравматические симптомы могут вернуться под воздействием стресса. Когда терапия подходит к концу, пациенту и терапевту полезно вместе повторить базовые принципы авторства в своей жизни и общности, которые способствовали восстановлению. Те же самые принципы можно применять для предотвращения рецидивов или с их помощью справляться с ними. Не следует внушать пациенту уверенность в том, что лечение, каким бы оно ни было, даст абсолютный или окончательный результат. Когда терапия подходит к естественному завершению, необходимо оставить открытой дверь для возможности возвращения к ней в какой-то момент в будущем.